Мои университеты. Максим Горький

глумились над женщинами, говорили о них, брезгливо отплевываясь.

      Но – странно! – за всем этим я слышал – мне чудилось – печаль и стыд. Я видел, что в «домах утешения», где за рубль можно было купить женщину на всю ночь, мои товарищи вели себя смущенно, виновато, – это казалось мне естественным. А некоторые из них держались слишком развязно, с удальством, в котором я чувствовал нарочитость и фальшь. Меня жутко интересовало отношение полов, и я наблюдал за этим с особенной остротою. Сам я еще не пользовался ласками женщины, и это ставило меня в неприятную позицию: надо мною зло издевались и женщины и товарищи. Скоро меня перестали приглашать в «дома утешения», заявив откровенно:

      – Ты, брат, с нами не ходи.

      – Почему?

      – Так уж! Нехорошо с тобой.

      Я цепко ухватился за эти слова, чувствуя в них что-то важное для меня, но не получил объяснения более толкового.

      – Экой ты! Сказано тебе – не ходи! Скушно с тобой…

      И только Артем сказал, усмехаясь:

      – Вроде как при попе али при отце.

      Девицы сначала высмеивали мою сдержанность, потом стали спрашивать с обидой:

      – Брезгуешь?

      Сорокалетняя «девушка», пышная и красивая полька Тереза Борута, «экономка», глядя на меня умными глазами породистой собаки, сказала:

      – Оставимте ж его, подруги, – у него, обязательно, невеста есть – да? Такой силач, обязательно, невестой держится, больше ничем!

      Алкоголичка, она пила запоем и пьяная была неописуемо отвратительна, а в трезвом состоянии удивляла меня вдумчивым отношением к людям и спокойным исканием смысла в их деяниях.

      – Самый же непонятный народ – это, обязательно, студенты академии, да, – рассказывала она моим товарищам. – Они такое делают с девушками: велят помазать пол мылом, поставят голую девушку на четвереньки, руками-ногами на тарелки и толкают ее в зад – далеко ли уедет по полу? Так – одну, так и другую. Вот. Зачем это?

      – Ты врешь! – сказал я.

      – Ой, нет! – воскликнула Тереза, не обижаясь, спокойно, в спокойствии этом было что-то подавляющее.

      – Ты выдумала это!

      – Как же такое можно выдумать девушке? Разве я – сумасшедшая? – спросила она, вытаращив глаза.

      Люди прислушивались к нашему спору с жадным вниманием, а Тереза все рассказывала об играх гостей бесстрастным тоном человека, которому нужно только одно: понять – зачем это?