– Уверяю вас, я всерьез обеспокоен судьбой тетушки. Настолько, что даже обратил ее внимание на то, что кровопускания, кои она считает панацеей от всех болезней, совсем ей не помогают, хоть и делались они куда чаще, чем это вообще разумно, – я внимательно посмотрел на него, пытаясь оценить, как он отнесся к опале Лестока. Но Мардефельд был прожженный лис, и по его физиономии ничего нельзя было понять. А ведь кроме изоляции Лестока мои действия принесли очень существенную пользу, которая, надеюсь, даст пинок к развитию медицинской науки в Российской империи. А ведь все дело было в том, что я поставил Елизавету перед выбором: или признать, что кровопускания – это полная лажа, и ни о чего они не помогают, или же, прекратить ломать передо мной комедию, и, после очередного визита Лестока сказать, что совсем-совсем выздоровела. Пойти по второму пути она пока не могла, ей надо было закрепить достигнутый эффект, значит, пришлось жертвовать Лестоком. А на Флемма и наорать в случае чего можно, что, мол, этот костоправ ни черта не понимает и дает ужасные настои, от которых легче совсем не становится.
Хотя, тот же Флемм сообщил мне после первого же осмотра Елизаветы, что считает ее вполне здоровой и цветущей женщиной и что падучая – это единственный ее недуг, но тут, как говорится, ничего не попишешь. И дает он ей всего-навсего укрепляющий настой из зверобоя, белоголовника и чуточку мяты, в который для сладости добавляет немного меда. Я бы и сам не отказался от такого лекарства, на что я ему вполне непрозрачно намекнул. Как бы то ни было, а Мардефельд намек понял и в его взгляде даже промелькнула искра уважения. Правда, она быстро погасла, и он снова принялся улыбаться слащавой улыбкой, с некоторой брезгливостью и недоумением разглядывая мой пушистый свитер из ангорской шерсти, отбеленной до молочного цвета.
– Я нисколько не сомневаюсь, что ваше высочество искренне озабочены судьбой ее величества, – он наклонил голову, а затем снова поднял ее. – Но, тем не менее, ваш отказ даже взглянуть на присланные портреты очаровательных юных созданий больно бьет прямо в девичьи сердечки.
– Интересно, и кто же им рассказывает про то, что мне слишком некогда заниматься любованием картин, когда очень скоро я увижу всех вживую? – мы мило улыбнулись друг другу. – Мне нужно свою резиденцию восстанавливать, плюс мои занятия с учителем, да за делами на стекольном заводе следует приглядывать. Поверьте, у меня действительно совсем нет времени. – И я постучал пальцами по столу, намекая, что и для него я буквально выкроил пару минут.
– Да-да, я знаю, вы всегда в делах, – козел, он имеет наглость показывать всем своим видом, что весьма невысокого мнения о моих каких-то там делах, которые остро отдают плебейством. Еще бы, Великий князь открыто говорит