Современные Чехову критики так и вовсе были в замешательстве, которое переходило в негодование: «Пишет холодной кровью!», взрывалось вопрошанием: «Есть ли у господина Чехова идеалы?»
После появления «проблемных» произведений вроде «Палаты № 6», «Три года», «Мужиков», «Человека в футляре», «Острова Сахалина» Чехова стали воспринимать как обличителя недостатков и пороков; эта оценка главенствовала и всё советское время. Чехов, казалось, в полной мере показал готовую к революционным изменениям страну. Страну, томящуюся по этим изменениям.
С точки зрения социологии, это, быть может, верно. Но почему он, за исключением разве что Нади, героини рассказа «Невеста», последнего его рассказа, никому не дал сделать шаг к «новой, ясной жизни»? Да и получится ли у Нади закрепиться в ней – вопрос.
«…На другой день утром простилась со своими и, живая, веселая, покинула город, – как полагала, навсегда». Этим «как полагала» автор словно намекает, что не все в ее судьбе определилось.
Абсолютное же большинство чеховских героев только говорят о «новой, ясной жизни», о созидании, «об идеалах», на деле же всё сильнее погружаясь в болото обыденности. И если Ирине из «Трех сестер» вырваться мешает трагическая случайность, то многим другим вроде бы не мешает ничто.
Почему, скажем, герой «Палаты № 6» Андрей Ефимыч Рагин не пытается преобразить свою больницу? Что мешает героиням рассказа «У знакомых» зажить наконец осмысленно и деятельно? Почему герои «Новой дачи» оказываются настолько слабовольными? Почему герои «Дамы с собачкой», по-настоящему полюбившие друг друга, не ищут возможности стать действительно парой?…
Можно, конечно, сказать, что Рагин попросту бытовой алкоголик, а Гурову с Анной Сергеевной хочется оставаться любовниками, но это будут версии, а не ответы. Над ответами мы бьемся уже сто с лишним лет.
Нормальный русский писатель, взявшись за «Мужиков», сделал бы Ольгу, городскую, культурную, лучом света в темном деревенском мире. Она бы облагородила дом родни своего мужа, она стала бы учить детей, но вместо этого она плывет по течению и в итоге надевает нищенскую суму.
Кстати, Лев Толстой воспринял этот рассказ Чехова как «грех против народа», утверждал, что мужики, деревня – не такие, Чехов, дескать, попросту не знает русского человека.
Знал, конечно, Чехов русского человека. И сюжет «Мужиков» он не придумал. Этот сюжет был порожден тысячами судеб таких же Ольг и их детей. Но, с другой стороны, обошелся он со своей Ольгой жестоко… Или не жестоко, а – объективно?
Слово вроде бы не из чеховского лексикона, но оно очень часто встречается в его эпистолярном наследии. В письмах литераторше Лидии Авиловой он буквально проповедует объективный метод: «Над рассказами можно и плакать, и стенать, можно страдать заодно со своими героями, но,