Поверье о Шайтане и кизиле сообщила отузская помещица Жанна Ивановна Арцеулова, урожденная Айвазовская.
Эчкидак – козья гора
Отузская легенда
Али, красавец Али, тебя еще помнит наша деревня, и рассказ о тебе, передаваясь из уст в уста, дошел до дней, когда Яйла услышала гудок автомобиля и выше ее гор, сильнее птицы взвился бесстрашный человек.
Не знаю, перегнал бы ты их на своем скакуне, но ты мог скорее загнать любимого коня и погубить себя, чем поступиться славой первого джигита.
Быстрее ветра носил горный конь своего хозяина, и завидовала отузская молодежь, глядя, как гарцевал Али, сверкая блестящим набором, и как без промаха бил он любую птицу на лету.
Недаром считался Али первым стрелком на всю долину и никогда не возвращался домой с пустой сумой.
Трепетали дикие козы, когда на вершинах Эчкидага из-за неприступных скал появлялся Али с карабином на плече.
Только ни разу не тронула рука благородного охотника газели, которая кормила дитя. Ибо благородство Али касалось не только человека.
И вот как-то, когда в горах заблеяли молодые козочки, зашел Али в саклю Урмиэ.
Урмиэ, молодая вдова, уснащавшая себя пряным ткна[1] лишь для него одного, требовала за это, чтобы он беспрекословно исполнял все ее причуды. Она лукаво посмотрела на Али, как делала всегда, когда хотела попросить что-нибудь исключительное.
– Принеси мне завтра караджа.
– Нельзя. Не время бить коз. Только что начали кормить, ведь знаешь, – заметил Али, удивившись странной просьбе.
– А я хочу. Для меня мог бы сделать.
– Не могу.
– Ну так уходи. О чем разговаривать.
Пожал плечами Али, не ожидал этого, повернулся к двери.
– Глупая баба.
– К глупой зачем ходишь? Сеит-Мемет не говорит так. Не принесешь ты – принесет другой, а караджа будет. Как знаешь!
Вернулся Али домой, прилег и задумался. В лесу рокотал соловей, в виноградниках звенели цикады, по небу бегали одна к другой в гости яркие звезды.
Никто не спал, не мог заснуть и Али. Клял Урмиэ, знал, что дурной, неладный она человек, а тянуло к ней, тянуло, как пчелу на сладкий цветок.
– Не ты –