Мама вздыхает и берет пластиковую ложку. Не одобряет мои действия, но и не заставит передумать.
– Приятного аппетита.
– Спасибо, дочка. А ты?
– А я тоже, – вытаскиваю вторую ложку. – Пообедаем вместе, как раньше.
Но как раньше не выходило.
Тюремные стены давили. И оставлять ее тут каждый раз становилось тяжело. В этот будет так же.
Осталось немного. И я не могу в это поверить.
– Ты… – начинает мама, доев свою порцию плова. – Ты не приезжай больше до окончания срока.
Я цокаю, но она меня перебивает.
– Дослушай. Мне осталось три месяца. У тебя свадьба через два. Я выйду, да домой поеду. Порядок наведу. А потом придумаем что-нибудь.
– Даже обсуждать не стану. Я приеду в назначенную дату и заберу в город. Сниму квартиру и…
– Ну что ты упрямица такая, Женя? Ну какой мне город?
– Я тебя не отпущу. Даже не надейся ма. Хватит.
– А о последствиях подумала? Мы зачем все это сделали? Чтобы ты в итоге по миру пошла? Нет… запрещаю и все тут.
Ее слово всегда было моим законом. В одном я шла наперекор эти годы. Мама не позволяла мне навещать ее. Чтобы никто не знал, что она есть и что в тюрьме. Для всех я воспитывалась бабушкой и у меня ее фамилия. Я была против. И сейчас тоже. Но согласилась вынужденно. Однако свои визиты не прекращала, сколько бы раз она меня ни гнала.
Мы замолчали.
Каждая смотрела прямо, хмуря брови.
Не хотели уступать.
– Я люблю тебя, и ты не запретишь мне этого не делать, мама.
– Да я и не запрещаю. А вот жизнь свою губить не позволю.
– Я найму людей, чтобы привели в порядок дом, – опускаю голову, прогибаясь снова под напором ее слов.
– Это ради твоего блага, Женя… – смягчает голос.
– Нет. Я не принимала такие блага, где мне нужно опасаться того, что моя мама будет позором.
– Не мы это решаем, а люди вокруг. Они не хотят быть рядом с человеком, мама которого убила своего мужа и отца дочери.
Мои глаза застилают слезы…
– Это нечестно…
– Все в этом мире по большей части нечестно.
– Я не об этом, и ты это знаешь.
– Ту тему, мы не обсуждаем, если ты забыла.
– Помню, но до сих пор не могу принять.
– Я твоя мать, и я должна была тебя защищать все те шестнадцать лет. И если не сделала этого раньше, то хоть что-то смогла потом.
– Это…
– Тихо, Евгения. Все!
Она добавила власти в голос, и я осталась тихо плакать, чтобы ни звука, чтобы никакого сожаления вслух. Все оставляя в себе и выплескивая ночью в кровати отеля, наедине с самой собой.
***
Черно-белые полосы жизни.
И не зебра, не проход пешеходный.
Кто-то чертит их будто капризно,
Рассуждая, чей шаг будет годный.
Ты фигура на шахматном поле.
Поле жизни с судьбою сплетенной.
И играя для всех свои