– Superatus sum, superatus es, superatus est, superati sumus…
Он смотрел на имя, выведенное на первой странице тетради. «Де Врис Мишель». Ему было странно писать это имя, словно оно принадлежало кому-то другому. Мусса никогда не писал это имя и не использовал. Никто никогда не называл его Мишелем. Это было его второе имя, лежавшее мертвым грузом вплоть до сегодняшнего дня. Мусса стал рисовать карандашом петли вокруг крупных печатных букв. «Мишель», – мысленно произнес он, крутя имя у себя в голове. Оно ему не нравилось. Это было его имя и в то же время не его. Сестра Годрик не имела права менять его имя.
«Они уважают только силу», – говорил ему отец.
Кончилось тем, что Мусса стал водить карандашом по имени, пока не проделал дыру в листе. Имя исчезло. Тогда он вырвал поврежденную страницу и начал писать заново. Он писал крупными печатными буквами посередине листа, стараясь не вылезать за линейки и обводя каждую букву дважды, чтобы выглядела красивее.
ДЕ ВРИС МУССА
Он почувствовал себя лучше. Это снова выглядело правильно.
В конце занятий сестра Годрик велела ученикам сдать тетради. Ребята выстроились цепочкой и по очереди подходили к ее столу. Монахиня открывала каждую тетрадь и проверяла, в нужном ли месте написано имя и выполнены ли задания. Чем ближе оказывался Мусса к столу сестры Годрик, тем быстрее билось его сердце. Наконец подошла его очередь. Монахиня открыла тетрадь и смотрела на страницу, ничего не говоря. Ее лица Мусса не видел, только черный плат ее одеяния и белую кайму надо лбом. Затем сестра Годрик подняла голову, и их глаза во второй раз за день встретились. Мусса переминался с ноги на ногу, но выдерживал ее взгляд. Смотреть в ее глаза было все равно что в глаза отцовских соколов. Глаза у сестры Годрик были узкими, холодными и не имели бровей. Он ничего не мог в них прочитать. Они смотрели Муссе внутрь, туда, куда даже он сам не заглядывал.
Класс замер. Чувствуя, что что-то происходит, мальчишки молча смотрели. Не говоря ни слова, сестра Годрик начала вырывать страницы из тетради Муссы. Одну за другой. Она вырывала их и бросала в мусорную корзину возле стола. Когда были вырваны все страницы, в корзину отправилась и обложка.
Наконец сестра Годрик заговорила, и ее голос пронзил тело Муссы насквозь, словно осколок льда:
– Если, Мишель, ты не начнешь выполнять задания как положено, тебя исключат из этого класса, – сказала она. – И тогда, по воле Божьей и по распоряжению епископа, в будущем году ты снова встретишься со мной.
– Я вот думаю, смогу ли я пойти в армию, – сказал Мусса Полю, когда они возвращались домой.
На берегу Сены они остановились и стали бросать в воду камешки. Солнце все еще высоко стояло над головой. Мусса был уверен: сегодняшний день – самый длинный в его