– Вы сами где служили?
– До отставки лет восемь тянул лямку воинского начальника. Служил, можно сказать, по совести. Зато именья у меня всего манишка да записная книжка…
Через трое суток наш ноев ковчег кое-как добрался до Керчи. В бухте ни одного судна. На пристани сиротливо бродит какой-то герой ранних произведений Горького.
– А тут что у вас за республика? Какая власть?
– Здесь у нас своя республика, крымская.
– А до России еще далеко?
– До России? Весь свет проедешь, – не найдешь такой. Была да вся вышла.
В порту хозяйничают немцы. Вскоре после того, как пароход причалил, на пристани появился отряд немецких солдат во главе с молоденьким, красивеньким лейтенантом. Позже я узнал, что его фамилия была Вихман. Просто Вихман, без фона. Германское офицерство за время грандиозной мировой войны разаристократилось.
– Вы все арестованы! – объявил нам лейтенант через переводчика-еврея.
Среди офицерства воцарилась суматоха.
– Как? За что?
– Говорили, что немцы идут против большевиков, с которыми и мы едем драться, а тут вот тебе, на тебе…
– Ловушка!
– Безобразие!
– Господа! – громко передает переводчик распоряжение Вихмана. – Согласно действующим здесь правилам вы будете обезоружены. Предъявите солдатам ваши шашки, револьверы, винтовки. За утайку оружия полагается расстрел.
Дипломатические переговоры с лейтенантом не привели ни к чему. Пришлось подчиниться приказу.
– Бэри шашку, бэри киньжал, а-аставь нажну! – протестует офицер-горец, владелец старинного кривого ятагана, украшенного серебряной резьбой.
Толстомордый ландштурмист силой вырывает у него оружие. В глазах джигита сверкают молнии.
– Каспада, запротэстуем! – апеллирует он к толпе, размахивая вокруг головы руками, словно ветряная мельница.
Предложение не находит отзвука.
– И какая же это сволочь призвала эту чухонскую мразь в Россию! – срывается только единственный протест с языка моего соседа, новоявленного Вальтера Голяка.
Солдаты кайзера с презрением прошли мимо него: у будущего «астраханца» не оказалось и шашки, которую он утратил в том же славном бою, в воротах Эрзерума.
У меня в кармане лежал крошечный браунинг, имевший свою небольшую историю. В 1915 году, в г. Карсе, из него застрелилась молоденькая сестра милосердия. Военный следователь, произведя следствие и не найдя никаких признаков чьей-либо виновности в трагической смерти девушки, направил дело на прекращение, приложив браунинг в качестве вещественного доказательства. Дело прекратили. У покойной не нашлось родственников, которым можно было бы передать револьвер, и он пролежал в прокуратуре до 1918 года. При расформировании суда я был назначен председателем комиссии по сортировке и рассылке вещественных доказательств. За неимением у меня револьвера я взял эту смертоносную, бесхозяйную крошку себе.
– Zeigen sie, bitte, ihre Waffen[9], – просопел толстомордый