Смотрим – окошки у касс настежь, все служащие на местах, но на столах пусто, ни одного документа, ни одной денежной купюры. Кто читает пухлый, потрепанный роман, кто – газету, кто просто беседует с соседями. Итальянят.
Едва поспевая за стремительно шагавшим Подвойским, я вошел вслед за ним в просторный, роскошно обставленный кабинет директора банка. Из-за обширного стола нам навстречу поднялся дородный, представительный господин лет пятидесяти:
– Чем могу…
Николай Ильич гневно прервал его, не дав окончить фразу:
– Почему банк не работает, а чем дело?
Тот молча пренебрежительно пожал плечами. Подвойский взорвался:
– Не желаете отвечать? Наденьте пальто, собирайтесь. Вы арестованы!
Я положил руку на кольт. Толстяк испуганно заморгал глазами. Чуть побледнел, но продолжал хорохориться:
– Позвольте, на каком основании, по какому праву?
– Не позволю! Основание – постановление Совнаркома. Вон оно, у вас на столе. – Николай Ильич указал на листок бумаги, который директор второпях не успел спрятать. – А право – право дано нам народом, хозяином своей страны. Или вы немедленно откроете банк, или…
Директор молча стал одеваться. Банк открывать он не хотел. Мы забрали еще несколько заведующих отделами, посадили в грузовик и отправились в другой банк. Там повторилась та же история.
Набрав этаким манером десятка полтора-два руководящих банковских деятелей, вернулись в Смольный. Николай Ильич повел задержанных под охраной нескольких матросов куда-то наверх, а я вернулся в комендатуру. Не прошло и получаса, как арестованных вывели обратно, посадили на грузовик и развезли по местам. Не знаю, о чем с ними говорили, но через час банки были открыты.
Когда я направлялся в комендатуру, меня окликнул Манаенко, минер с «Дианы», старинный приятель. Он теперь работал у меня помощником.
– Павел, тут к тебе один твой дружок пришел, в комендатуре дожидается! – Манаенко подмигнул и хитро улыбнулся.
Что еще за «дружок»? Открыл дверь комендатуры, глянул – батюшки вы мои светы! Вот так гость! Вытянулся нарочно у порога и рявкнул не своим голосом:
– Здравия желаю, ваше благородие!
Передо мной сидел не кто иной, как бывший командир крейсера «Диана» капитан первого ранга Иванов 7‑й, Модест Васильевич. Только в каком виде? От блестящего флотского офицера не осталось и следа. Вместо белоснежной фуражки на его голове красовалась грязная драная папаха; вместо расшитого золотом морского мундира на плечах болталась серая, затасканная, местами изодранная в клочья солдатская шинель.
Злобы против капитана я никогда не имел, наоборот, всегда относился к нему с уважением. Человек он был не глупый, прямой и к нашему брату, матросу, относился неплохо. Навсегда запомнилось его поведение во время восстания на «Гангуте», когда он не допустил участия команды «Дианы» в карательной экспедиции против мятежного крейсера. Запомнилось и его поведение