В вилле, где жили Мильдеры, наступила тишина, похожая на дни траура. Жена Марта ходила на цыпочках. Дочь Герта была срочно отправлена к дальним родственникам под предлогом подготовки к поступлению в институт.
А сам Мильдер, еще белее подозрительный ко всему, запирал свой кабинет на ключ и не разрешал входить даже жене.
Только прожив здесь три месяца, Мильдер постепенно стал приходить в себя. Теперь он даже изредка разрешал жене производить уборку в кабинете. Но в конце февраля наступившее семейное спокойствие было нарушено приездом племянника со стороны жены. Это был веселый, жизнерадостный юноша по имени Курт. Он любил лыжный спорт и с утра, забрав лыжи, отправлялся в горы. Мильдер с ним почти не встречался. Он умышленно избегал встреч. Современная молодежь чрезмерно переоценивает свои возможности и, на его взгляд, не слишком надежна. И Мильдер предупредил жену, чтобы та не вела с племянником никаких разговоров о нем и его научной работе.
Как-то после обеда он отдыхал, и вдруг в душу закралась тревога. Он поспешил в кабинет и обнаружил, что несколько листов его труда валялись на ковре. Генерал судорожно перелистал листы, но все оказалось в порядке. Мильдер позвал жену и учинил ей допрос. Марта клятвенно уверяла, что в кабинет никто не заходил. Это еще больше его встревожило. Кто же мог трогать его рукопись? Неужели племянник? «Конечно, он за мной шпионит… Если целью его приезда, как он говорит, было желание повидать сестру, так она уехала. Однако он живет уже вторую неделю и не собирается уезжать. Бесспорно, гестапо завербовало его». И Мильдер снова потерял покой. Каждую ночь его посещали кошмары. То его ведут на допрос, то бросают в тюрьму, то приговаривают к расстрелу.
Однажды он проснулся далеко за полночь и прошел в кабинет. Там все лежало на прежнем месте. Успокоенный генерал вернулся в спальню.
И все же у него не пропадала болезненная настороженность. Каждый стук двери, каждый звонок заставлял его вскакивать.
– Кто это к нам? Что им надо? – обращался он к супруге.
Но это были женщины, они приходили к жене по разным хозяйственным вопросам.
Однажды днем тишину их уединенной «берлоги» нарушило чихание мотоцикла.
Жена, бледная, с испуганными глазами, появилась на пороге кабинета:
– К тебе, Густав… Разреши…
Он отмахнулся с досадой. Сердце тревожно забилось, но, стараясь ничем не выдать своего волнения, он плотнее сжал губы:
– Скажи, что я занят и не принимаю никого.
Когда дверь за женой захлопнулась, он быстро-быстро собрал со стола исписанные листки и спрятал их в папку из крокодиловой кожи. Ощущая, как что-то тяжелое давит на сердце,