– Иду я домой, и так радуюсь, что меня ждет вышивка! Просто бегу…
Если я что-то читаю, то бессистемно и, возможно, не самое лучшее. Забитая с детства, как и большинство сельских детей. Не всегда правильно оцениваю поступки других – не хватает ни ума, ни воспитания. Вот пишу все это и думаю: как же нехорошо я себя выставляю! Не то, что другие, совсем по-иному рисующие свое детство! Все они, как один, нарядненькие, умненькие мальчики и девочки, с малолетства озаренные самыми разными талантами. А тут простая сельская девчонка копается в непонятных мировых проблемах, и некому ее ни утешить, ни поддержать.
Вот и Любу, мою подружку, очень жаль. Пошла работать после восьмого класса уборщицей в клуб. Что она увидит в жизни? Чувствую здесь и свою вину: не смогла уговорить ее учиться дальше. Хотя до этого почти все всегда делалось так, как хотела я, а она меня слушалась.
Где-то в седьмом классе у меня начали болеть колени. Я вычитала, что виной тому гланды, поэтому, если их не удалить, то заболит еще и сердце. Сама пошла в Кегичевку к врачу, и тот действительно предложил мне избавиться от гланд. Я не боялась операции, но мне не хотелось одной ложиться в больницу. Тогда я подговорила еще двух одноклассниц сходить в поликлинику, научила, что сказать, и они тоже получили направление к лор-хирургу. Однако у третьей из нашей компании в канун назначенной операции начались месячные, и ей пришлось вернуться домой. А мы вдвоем с Любой мужественно выдержали экзекуцию.
Смешно было, когда мама, придя меня проведать и увидев, что я начинаю ей писать, поскольку не могла говорить, в свою очередь тоже взяла карандаш… Как мне ни было больно, я не могла сдержать смех. «Я же не глухая! – пишу ей. – Можете говорить!..»
Замечу, что к родителям мы с сестрой, как было принято в нашем селе, обращались на «вы». Впрочем, до четырех лет я всем говорила «ты», но когда папа приехал из армии в отпуск, то заставил меня «выкать» взрослым. И как я ни протестовала – обыкновенно, по-детски: падая на глиняный пол и визжа, – меня сломали. Пригрозили, что не станут разговаривать со мной, если буду «тыкать». Наверное, с тех пор отец слышал от меня только «вы», я не называла его папой…
Но вернусь к Любе. Она не слыла красавицей – можно сказать, была даже дурнушкой. Прыщавое лицо, особенно когда Люба волновалась, покрывалось еще и розовыми пятнами. Нечеткие черты дополняли невыразительные глаза и крупноватый нос. Зато фигурка была та, что надо, особенно ножки, которым я очень завидовала. Мы с Любой даже измерили обхват ее икр – 32 сантиметра. А у меня только 28!
В школу я шла мимо Любиного дома и всегда заходила за ней. У Любы был еще