Чонса резко вздохнула и сделала незримый шаг назад. Боль. Безумие. Люди привязаны к лавкам, окурены дурманом, опоены алкоголем. Брок прикрыл лицо рукавом. Запах трав такой сильный и душный, что она с трудом разобрала в букете мандрагору и белый шалфей. Монах передал Броку маску с плоско висящим вороньим клювом. Он прижал её к лицу и провел обычный быстрый осмотр: глаза, зубы, горячность лба. Жертв шестеро. Живых – двое. Увы, это не было похоже на корчи от плохого зерна, несчастных выдавали глаза, стеклянные и полные ужаса до краев.
– Мы уже похоронили троих, – поправил подсчеты монах.
– Кем они приходились безумцу?
– Погибшие работали с ней в лавке. Её сестра, дядя и тетка. Остальные, видимо, по пути.
– Девушка. Сколько ей?
– Двадцать.
Слишком много. Она была упрямой. Не все могут противиться малефецию, этой проклятой силе, так долго. Но всё равно это случилось, и теперь за несчастной следовала зараза хуже чумы.
Чёрное безумие не поддается лечению. От него невозможно спрятаться под маской или отсидеться в подвале, можно только поить заболевших ядами, чтобы они умерли безболезненно. Это единственный вид милосердия, который остается, когда разум горит от пугающих видений и боли. Иногда – буквально, ведь когда Брок склонился ниже, Чонса ощутила запах вареного костного мозга. Пришлось отогнать от себя воспоминания о столичном ужине – Брок взял рульку, ложкой выскребал белесое желе из осколка толстой свиной кости. Его губы блестели, причмокивали. Хорошо, что Чонсе запрещено религией есть мясо. Якобы поглощение плоти способствует ускорению прихода бешенства.
– Вы сохранили им жизнь. Это разумно. – Старик наклонил голову к плечу и приказал: – Сможешь взять след, Ищейка?
Это не было разумно! Это жестоко. Несчастным было холодно, страшно, больно. Мальчишка лет двенадцати лежал вовсе без движения и немигающим взором смотрел в потолок. Если бы у него не дрожали длинные белесые ресницы, Чонса бы подумала, что он мертв. Его зрачки были узкие, словно потекшие, и малефика вспомнила о жидком от нагрева меде на столичных булочках.
Надо было все же поесть перед работой.
В глазах мальчика отражалась тень, замерший женский силуэт. Правда ли, что на склере отпечатывается изображение последнего, что видел человек перед смертью? Волосы растрепались, грязные, мышиные. Лицо худое, нос орлиный, не красавица – если бы не глаза. Они у неё были потрясающие, яркого синего цвета, почти что фиолетовые. Густое безумие кровью стекало с ножа в её руке. Несчастная еще не поняла, что для убийства ей не требуется оружие.
Она была не одна – прижимала к себе