Нечистая, не обращая внимания на безумные кряканья и писки своего вдовца, приблизилась к «буржуйке», потрогала её, возмутилась:
– Она остыла! Растопи, я замёрзла, долго на улице бродила, а одета, видишь, легонечко.
Вострянов исполнил просьбу умершей супруги, подавляя в организме игру страхов адскими нотами на нервах, снова подумал, – «Мерещится! Надо опохмелиться, но и перекреститься не помешает, да почаще!»
Совершил крестное знамение, от покойной – ноль реакции. Утолил тягу к спиртному, силой заталкивая огненную воду в организм, который отказывался принимать бормотуху, желудок толкал отраву назад! Спиртное наружу лезет, боль в животе и грудной клетке создаёт… нет! надо заталкивать её в себя силой, и держать там, во что бы то ни стало держать, не рыгать, держать! Немного терпения и отпустит, и повеселеет. Так и сделал… попустило, повеселело. Попытался заговорить с покойницей. Та не отвечала, молчала долго, потом спросила про дочь, вполне нормальным, своим, разве что хриплым голосом, не замогильным, нет:
– Давай, Лизоньку маме моей отведём? Ей там будет на порядок лучше! Немного погодя, пускай доча к братику моему уедет в Ростов, он готов её принять. Почему держим дитя, лишая роднульку будущего?
Холодная вела себя настолько обыденно, что Павлу показалось, – «Она не осознаёт, что умерла почти неделю назад».
– Не отдам! Моя дочь! – осмелел Вострянов и взялся перечить покойнице: постарался её ударить (по привычке), но-о… та схватила его запястье и сжала с такой силой, что пьяница, квакнув, потерял сознание.
Утром проснувшийся и снова больной Павел, подумал, – «Эх! и причудится нечто с синего глаза! Всё из-за того, что затянул с опохмелкой, надо вовремя похмеляться!» – и забыл бы про случай, рассказав о нём уже стучащему в окно другу, да вот… огромный синяк от захвата мёртвой жены, на запястье сохранился. Увидев его, Пашу сковал ужас…
Вострянов рассказал страшилку Егору, предварительно угостив порцией выпивки. Совал под нос собутыльнику запястье, в качестве доказательств… поскольку Иванов допускал разного рода чертовщину, согласился проверить: придёт грядущей ночью покойница или нет? Ему, действительно, стало любопытно. Подвыпивший Егор Сергеевич уверял:
– Хе, верю я тебе, Пашка! Верю! – удар кулаком по столу, – ты же – мужик! Ты человечище! Врать не станешь… побуду с тобой, хоть жить останусь. Если посмеет сызнова прийти, мы её вмиг уложим колом в сердце. Или порубим на куски топором, сожжём и закопаем! – последнее