Отвернувшись в сторону, я резко оттолкнула державшие меня за плечи руки и выбралась из-под тяжелого тела.
– Отвези меня, пожалуйста, в Канн. В центр. – Стараясь сохранить голос бесцветным, я подхватила со стула сумочку и направилась к двери.
В кои-то веки мне сделалось совершенно ясно, что меня не попытаются остановить. Не попросят номер телефона, не предложат встречу, даже имени не спросят.
Но я больше этого и не ждала.
Толкнув деревянную дверь наружу, я зашагала по белоснежному песку к машине.
*****
Высокий темноволосый человек стоял на берегу океана. Хмурое небо превратило еще недавно сверкавшие всеми оттенками голубого волны в темно-серую бушующую от негодования водную поверхность.
Вечерело, с востока медленно надвигался шторм. Темные облака клубились стаями, заглатывая те немногие участки неба, сквозь которые еще пробивались солнечные лучи. Ветер раз за разом бросал холодные порывы в лицо стоявшему мужчине, но тот не замечал этого. Волосы его растрепались, брови нахмуренно сошлись в одну линию, серо-голубые глаза пристально смотрели на горизонт, но не видели его. Не слышал он и протяжного скрежета пальмовых стволов, пригнутых к земле надвигающимся ураганом.
Человек размышлял.
По какой-то причине мысли его раз за разом возвращались к девушке, в памяти то и дело возникал ее образ: светлые длинные волосы, огромные голубые глаза, полные боли после того, как он отобрал у нее тот чертов камень.
Зачем он вообще думает об этом? Отобрал и отобрал. Он осознанно принял решение зарубить
любые зарождающиеся в ней надежды на продолжение отношений, намеренно обидел ее, избрав для этого максимально болезненную фразу. Как нанести удар человеку – физический или моральный, – он знал всегда; разве не в этом заключался его профессионализм?
Камень мог дать ей шанс узнать о нем больше, а этого не стоило допускать. Человек, рожденный убивать, не нуждается в друзьях, равно как не нуждается он и в женщинах.
Разве что изредка.
Так получилось и в этот раз.
Чем-то неуловимым она пробудила дремлющее в нем обычно любопытство. Чем? Да тем самым жестом одобрения, который так нелогично, если не сказать опрометчиво, выразила в самом конце его битвы. Не убежала ведь, стояла там до конца, смотрела. Убивать ее он не стал бы в любом случае – максимум, припугнул бы, – а как только увидел поднятый вверх палец и полный восхищения женский взгляд, удивился сам.
Дурочка. Безмозглая и романтичная.
Ведь сразу понял, что не стоило подбирать ее там, на обочине, но зачем-то притормозил, позволил себе приглядеться к ней еще раз – высокой, стройной, утонченно-красивой. Но красивых женщин он повидал немало, и привлекло его не это. Тогда что?
Да эта ее показушная храбрость.
Мало того, что ей хватило смелости тор чать в месте, где ей было не положено торчать, до сам ого конца, мало того, что она показала ему большой палец в качестве жеста восхищения, так еще и повернулась после этого к нему спиной.
К