– Так и знала, что он Аське отдаст… – злобно прокомментировала Марина и посмотрела на меня полными ненависти васильковыми глазами. Ася тоже блеснула янтарными очами, покраснела, и, прижимая к груди подарок, побежала домой порадовать маму. «А может быть не все так безнадежно» – подумал я.
Суд Париса вечен…
ШПАНА МОЕГО ДЕТСТВА
Два великана – Акыля и Феля пили портвейн из горлышка, спрятавшись за будкой газонапорной станции. На стене было написано масляной краской: Акыля+Феля = дружба. Допив портвейн, Акыля разбил бутылку об асфальт. Я смотрел на все это снизу вверх с ужасом и восторгом.
Акыля и Феля были безвредные – мелюзгу не трогали. Гораздо опаснее был белобрысый долговязый Гендос, который подкарауливал в подворотне детвору и отбирал у нее деньги. Гендос жил в моем подъезде. Этот Гендос прославился тем, что покрыл все стены подъезда талантливыми изображениями голых баб. Однажды, возвращаясь из школы домой, я вошел в подъезд и, услышав лязг железной двери, закричал: «Не закрывайте, пожалуйста, лифт». Заскочил в кабину: там стоял Гендос с батоном хлеба в руках! «Не боись. Хочешь хлебушка?» – спросил он улыбаясь. Пришлось давиться хлебом. На нервной почве я отломил полбатона… Наконец лифт приехал на мой шестой этаж. «Если тебя кто обижать будет, мне скажи!» – попрощался Гендос.
После четвертого класса мою школу расформировали, открыв в ее помещении дом пионеров.
Я на новенького перешел в соседнюю школу. Всех ребят держали в страхе три хулигана.
Главным был Леха Каминский, похожий на волка подростка. Сын дворничихи, он рос как трава в поле. Отец и старший брат отбывали срок.
Вторую скрипку играл жирный дебил Паша Большаков, раскормленный мамашей, продавщицей колбасного отдела до шарообразного состояния. Когда учителя спрашивали его: «Паша, что ты сейчас читаешь?», он на протяжении трех лет отвечал неизменно; «Приключения Заморыша!».
Третьим был Игорек Пеньков по прозвищу Запятая, карлик с черной бородавкой на носу.
Каждое утро, придя в класс, Каминский ставил на парту фигурки Адама и Евы, слепленные из черного пластилина. Половым органам скульптор Каминский уделил особое внимание. Адама и Еву Каминский демонстрировал девочкам.
Потом, с криком: «Жид! Жидовская морда!», он плевал в лицо Толику Быстрицкому.
Потом, приговаривая: «Сейчас танцуют нигеры!», он избивал смуглолицего Андрея Мещерякова.
На переменах Каминский пил портвейн. «Пахнет?» – спрашивал он меня. Я кивал головой. «Дай чего-нибудь зажевать – требовал он, – Опять яблоко… Завтра булку принеси!»
Учителей Каминский не боялся совершенно. Больше всего доставалось тишайшей Анне Михайловне, учительнице математики, угрожавшей Каминскому двойкой в четверти.
«Чичи, потараню!» – кричал Каминский в ответ, и принимался петь похабную песню:
«Не была б я прачкой,
Белье бы не стирала,
По улице ходила,
Ляжками сверкала…
Четыре татарина, четыре татарина, четыре татарина
И один грузин!»
В