– Господин Даль!
Рывком затянул нить. Выдернул иглу. Чтобы замаскировать шов, рванул за волосы траву вместе с дерном.
– Что вы делаете? – удивился полковник Тучков. Глаза у него были обведены черными кругами. Черный круг, белый круг, в середине черное «яблочко». Две мишени. Даль прыснул, меленько затрясся. Глаза-мишени Тучкова подернулись туповатым недоумением: обижаться или нет?
– Извините, – заглох Даль.
– Какая-то лекарственная трава? – с уважением, но без интереса спросил Тучков.
Даль посмотрел на свои руки. Между пальцами торчали стебли, торчали корни.
Даль ткнул пучок поверх наложенного шва – спиной оттеснил взор Тучкова:
– Я сперва подумал, что лекарственная. А теперь вижу – обознался. – Он пристроил маскировку получше, утоптал. – Горная флора. Все виды немного отличаются от наших. Легко обознаться.
Посмотрел критически: видно? не видно? Хотелось верить, что нет. Потянул носом. Духами, по крайней мере, больше не пахло.
– Это да, – как-то слишком поспешно согласился Тучков. – Насчет обознаться и отличаются. Я как раз хотел вас спросить как… э-э-э… специалиста…
– Господин полковник… Дружочек, – проглотил зевок, икнул Даль. – Зачем вам ответы?
Тучков заморгал.
Даль воспользовался заминкой в его умственном процессе, проскользнул мимо – и быстро скрылся в палатке.
Час спустя эта же горничная, закутанная в клетчатый клок, подошла к подъезду французского посольства и передала швейцару записку для господина посла. Записка была не запечатана. Этого не требовалось. По дороге в лакейскую в нее сунул нос швейцар (агент на жалованье русского Третьего отделения). А по дороге к кабинету посла – и лакей (тоже агент на жалованье Третьего отделения). Вечером того же дня содержание записки было письменно донесено шефу Третьего отделения графу Дубельту. Утром подшито к делу о наблюдении за французским посольством. И забыто.
Ибо содержание ее было самым тривиальным:
«Девица Лансье нижайше просит господина посла о финансовом вспомоществовании для возвращения на родину морским путем».
Жюли Гюлен была уверена, что сумеет вытянуть из русского морского министра военные сведения беспримерной ценности. Так близко к источнику французская разведка еще не подбиралась.
Тридцать два года – все-таки великое дело. Плоть, быть может, и теряет упругую свежесть, которую так беззаботно не ценишь, когда тебе шестнадцать (возраст, когда Жюли Гюлен начала карьеру). Но зато приходит опыт. Который, впрочем, в шестнадцать лет тоже не ценишь – просто потому, что не имеешь о нем ни малейшего представления.
Морской министр князь Александр Сергеевич Меншиков сидел на диване в вальяжной позе. Глаза его блестели, на щеках играл румянец. А во всех движениях сквозила та особая, самоуверенная и неторопливая