– Не вам судить о моем внутреннем мире, – уже серьезно проговорил я. Как я ни был пьян, но слова Сергея Степановича вызывали во мне ответную реакцию. Мне не хотелось ругаться, но он нападал, и я не мог не обращать на это внимание. – Вы считаете, что вы такой уж идеальный и во всем добились успеха? Хотите сказать, что бестолковая беготня лучше или менее бессмысленна, чем сидение на месте?
– Это что вы называете бестолковой беготней? – он был весь напряжен, казалось, еще немного, и он сорвется и начнет крушить все вокруг или, наоборот, в бессилии опустится на стул и заплачет от безысходности. Мне вдруг стало жаль его.
– Да какая разница? – сказал я. – Суть в том, что ваша работа и мое безделье имеют один результат. Так я хоть живу спокойно.
– Вас послушать – так никто никогда не может сделать ничего полезного.
– Кому это нужно? Что-то полезное…
– Как кому? Знаете, сколько людей на свете?
Я усмехнулся.
– Понятно, – сказал я. – Вам нужна мировая слава, телевидение, пресса, молоденькие поклонницы и личный особняк в уединенном месте, где вы будете проводить свои таинственные опыты и нести тяжелое бремя славы.
– Слава – это чушь. Дело абсолютно не в этом, – он немного успокоился, видимо, перейдя пик раздражения и начиная задумываться над словами, и говорил уже не так громко. – Неужели вы не понимаете, о чем я?
Неужели вам никогда не хотелось сделать что-то, что не было бы просто частью суеты?
– Это не имеет никакого значения, – алкоголь во мне мешал думать и подбирать слова, я имел трудности с построением фраз. – Кому какое дело… А потом, почему вы решили, что я никогда не пробовал сделать что-то? Откуда вам знать?
– Я? – он опустил глаза, похоже, осознав либо бессмысленность, либо беспочвенность своих нападок. – Не знаю, мне так показалось. Но все равно, дело, за которое мы взялись, стоит того, чтобы вложить в него любое количество сил и времени.
– И здоровья, – добавил я.
– Что?
– Я говорю: и здоровья тоже любое количество, вплоть до самого конца.
Он посмотрел на меня. Теперь он уже не был зол. В его взгляде было скорее понимание и сочувствие.
– Вам страшно? – спросил он. – Вы боитесь умереть?
Он сказал это как проявление жалости и сострадания ко мне, как будто я маленький и слабый, а он смотрит на меня свысока и жалеет. Мне не понравилось это.
– Нет, черт возьми! – сказал я. – Не спрашивайте меня об этом. По-моему, вы были свидетелем достаточно красноречивой сцены там, на мосту, чтобы не задавать мне таких вопросов.
– Да, – проговорил он. – Тогда почему?
– Что почему?
– Почему