Колбасов наклонил голову вперед, он уже шаркал нетерпеливо ногами, чтобы броситься в атаку и растоптать меня в прах. Но пока сдерживался, распаляя в себе ярость на мою еврейскую неблагодарность, жидовскую наглость, иудейскую приставучесть.
– ВАК не обязан сообщать нам имена закрытых рецензентов, – довел он до сведения.
– Почему же я, наш ученый совет, весь институт должны больше доверять мнению какого-то анонимного рецензента, чем оценке наших ведущих ученых и поэтов? – спросила я, и голос мой был жесток и скрипуч, как наждак.
– Потому что рецензент ВАКа объективен! – топнул свирепо ногой Колбасов.
Он уже не собирался со мной кумекать насчет диссертации. И я к тебе не пойду, зря сигналил ты мне липкими сардельками своей пятерни о возможных вариантах. Ты мне противен, кадавр из начальнического инкубатора.
И вся сопровождавшая его толпа не улыбалась больше, не радовалась, а гудела обиженно, сердито, возбужденно, в их недовольстве был слышен металлический лязг перегревшегося трансформатора. А Педус с пониманием качал головой – ему мое грязное нутро было давно подозрительно.
В дверях Колбасов обернулся и крикнул на прощание:
– Вам с таким характером будет трудно. У нас коллектив хороший, склочники не уживаются…
Вышел, вытекла за ним свита. Бербасов на одной ножке вслед поскакал. Тоска и страх стали вновь сочиться в меня ядовитой смолой.
Чего это меня понесло? Все ведь согласны.
Мария Андреевна отрешенно сказала:
– Не дай Бог мужику барство, а свинье – рога!
Светка буркнула мне – зря ты с ним связалась! Эйнгольц неподвижным взглядом уперся в стену, Люся Лососинова встревоженно достала из сумки ватрушку, Надя Аляпкина ввернула, что идет в библиотеку. Галя сделала новую закладку и пустила над нашими головами длинную очередь из «ундервуда».
Ничего не происходит. Все согласны. Безвременье. Большое непроточное время.
20. Алешка. Облезлый гриф
В это утро ангел, пролетая над нашим домом, решил заглянуть в свой мешок с добрыми вестями – не завалялось ли там чего-нибудь для нас, да нечаянно упустил завязочку, и они все разом рухнули в нашу квартиру.
Нинку, уже несколько лет не имевшую каких-то определенных занятий, приняли на работу мороженщицей и дали лоток около метро «Красносельская».
– Приходи, Алеха, забесплатно мороженым накормлю! – приглашала она радушно, а ее Колька и Толька ерзали от нетерпения, негромко скулили, поторапливая ее, возбужденно слизывали сопли красными кошачьими язычками.
Евстигнеев собирал в дорогу Агнессу, которая отправлялась на лето к своей сестре в Елец, и жалобно выпрашивал у нее хоть еще один червончик – «мало ли чего может случиться!».
– Ничего не может случиться! – железно