Подождал Настю за воротами, на том самом месте, где впервые поцеловал. Ждать пришлось долго, весь изозлился, еле сдержался, чтобы не ввалиться в зимовье, не наговорить ей и брату своему самых подлых слов… На этот раз Настя, едва приоткрыв ворота, увидела его. Нисколько не удивилась, будто знала, что встретит его тут, спросила:
– Давно стоишь?
– Нет… Только что…
– А зачем? Говорила же…
– Мне ног не жалко, стою, когда хочу…
Разговор, чувствовал Корнюха, получается не тот, все слова, придуманные там еще, на заимке, куда-то вдруг запропастились, а тревога потеряла остроту и отодвинулась, но он знал, что если сейчас не скажет Насте всего, уедет – прежние думы навалятся сызнова, прищемят душу.
– Хочу на тебе жениться. Слышишь? – почти со злостью сказал он.
Настя молчала. Он наклонился, вглядываясь в ее лицо, стараясь понять, что она сейчас думает, но было слишком темно, Настино лицо белело пятном…
– А все другие пусть не заглядываются. Любому шею сверну! Слышишь?
– Слышу… – тихо, с обидой проговорила Настя.
– Ладно, не сердись. Это я так. – Он притянул ее к себе, сдвинул платок на затылок и погладил по голове. – Осенью свадьбу сыграем… Ты согласна?
– Не знаю… Я ничего не знаю. – Она доверчиво и ласково, как теленок, потерлась о его грудь. И это ее движение отозвалось в нем сладкой болью. Стыдясь своего чувства, он опустил руки, грубовато спросил:
– А кто знает?
– Ты, Корнюша. Я-то с тобой смогу жить, а вот ты со мной… Приглядись сперва. А то будешь потом спину ремнем разрисовывать, злость свою изливать.
– Скажешь тоже!.. – засмеялся Корнюха.
– До осени далеко, развиднеется… Ты с заимки?
– С заимки. Игнату ничего не говори. Я сейчас назад. Ты о чем долго с ним говорила?
– Обо всем. Чудной он, Игнат-то. То умный, как старик, то маленький. Жалко его, измаялся весь.
– Не будет дурость на себя напускать! – Корнюху царапнули слова «жалко… измаялся». Пусть, дурак, мается, может, чуточку поумнеет.
Обратно на заимку Корнюха ехал шагом. В успокоенные светлые мысли мутным ручейком сочилось беспокойство. Осенью – свадьба. А где они будут жить? На заимке у Пискуна? Его коров станет доить Настя, его зимовье-развалюху будет блюсти? От такой жизни веселей не станешь…
V
Возле печки, на нарах, под яманьей дохой корчился в ознобе Максюха. По лбу, по щекам катился холодный