Но пуповина – это реальная связь. Физическая. Потом на всю жизнь остается связь нематериальная. Пока малыш совсем кроха, эта духовная пуповина связывает вас многометровыми невидимыми толстыми нитями, завязанными многочисленными узлами. По мере взросления узлы распутываются, а нити истончаются. Когда отпускаешь ребенка во взрослую жизнь, нить настолько тонка, что ее почти не видно. Это правильный ход событий. Дети вырастают и заводят детей. Но когда ты мама, как сейчас говорит толерантное общество, особенного ребенка, эта пуповина не истончается и узлы не развязываются. Наоборот, все крепнет и затягивает тебя в непрекращающееся материнство. Спустя двадцать лет после родов я с ребенком обвита канатами, а не нитями и узлами. Их настолько много, что мы едва видны в этом клубке. Я привязана к сыну полностью, каждая минута моей жизни посвящена ему. Можно привести другое сравнение. Я будка, к которой прикреплена привязь. Я даю крышу над головой своему сыну, но я же ее и удерживаю. Будка должна быть устойчивой, а привязь крепкой, чтобы держать мертвой хваткой любого. Именно любого. Сегодня сын спокойный и податливый, но буквально за одну минуту, при сочетании определенных факторов, он может превратиться в бешеное чудовище.
Такое материнство дается тяжело. Бывают дни, когда ощущаешь себя на грани. Потом приходишь в комнату к сыну, смотришь, как он спит. Сердце в такие моменты наполняется жаром любви. Это мой сын. Какой бы он ни был, я его люблю. Мы в этом большом злом мире одни. Он иногда жесток, как животное, но все же такой беззащитный перед этим большим злым миром. И знаете, его жестокость, она более честная. Это как захотеть воды и выпить ее. Он не умеет врать, притворяться или унижать других. Его организм бывает физически злым. Но в том мире, за дверью нашей квартиры, социальное зло. Осознанное принижение друг друга, физическое издевательство над слабыми. Мой сын не сможет защитить себя от этого разумного зла. Я его щит. Удары слов за спиной бьют