Другое дело, что за то, чтобы эти веселые молодые парни сейчас шагали по улицам одного из прекраснейших городов Европы под разудалые марши своей родины, неизменные со времен ландскнехтов, заплатили другие, и немало. Собственно, Эрнст сам был одним из тех, кто здорово потрудился ради этой победы. Но сейчас, смотря на парад с балкона, слушая грохот звонкого солдатского шага и любуясь плывущими знаменами, он об этом нисколько не сожалел.
Его собеседник, маркграф, был явно иного мнения. То и дело вытирая вышитым платком потеющий лоб, он смотрел на бесконечную ленту марширующих солдат с бессильным унынием, будто перед ним описывали его имущество или уводили в рабство дочь за долги. Впрочем, это-то было недалеко от истины.
Разухабистая песня о прекрасной девушке Лоре, гремевшая в ту минуту на все окрестные улицы, совершенно заглушила звук шагов у них за спиной. Эрнст, правда, успел, так как привычка не позволила ему отмахнуться от прошедшего по спине холодка, а вот маркграф, не отрывавший печальных, как у бездомной собаки, глаз от марширующего строя, не шевельнулся, даже когда Эрнст уже низко склонился перед истинным хозяином торжества.
– Прекрасный день, господа. Эрнст, друг мой, право…
Поразительно, как голос его господина, низкий и мягкий, все же был четко слышен – будто оркестр специально примолк, а солдаты стали ступать тише кошек. Но нет, конечно, стоило подпрыгнувшему от неожиданности маркграфу начать бормотать извинения, сразу же стало ясно, что этой магией владел только Магистр.
Извинения он прервал, едва шевельнув рукой.
– Начнем с дела, – только и сказал он, бесстрастно и вроде бы чуть суховато.
– Конечно-конечно…
Засуетившийся маркграф рванулся назад в полумрак комнаты, обернулся, будто ожидая, что они пойдут следом, но Магистр уже не смотрел на него, одаривая безраздельным вниманием гордый строй внизу.
– Вот и начинается, Эрнст, – проговорил он, опершись о кованую решетку балкона, и опять Эрнсту не пришлось напрягать слух, чтобы расслышать его даже сквозь яростный бой барабанов и гром звенящих шагов. – Благодарю вас. Вы прекрасно поработали.
Эрнст решил, что неплохо было бы еще чуть поклониться в ответ на похвалу.
– Мой повелитель, что теперь?
Его господин обратил на него ласковый взгляд угольных глаз.
– Жаждете новых задач, старина?
Эрнст счел за лучшее промолчать. Благо, вниманием господина он владел недолго. Внизу на площади солдаты выстроились в каре и уже громовыми криками приветствовали невысокого человека, занявшего трибуну. Взгляд Магистра, на мгновение остановившийся на ораторе, стал ироничным.
– Хоть сейчас помолчат, – пробурчали хрипло из-за спины.
Эрнст покосился в сторону голоса. Да, так и есть, у входа на балкон, прислонившись худым плечом к косяку и будто сторонясь солнечного света, стоял неизменный спутник всех дорог Магистра – спокойный и безразличный, как всегда. В эту же минуту вернулся маркграф и при виде этого добавления к их компании вздрогнул, отшатнулся и застыл, растерянно переводя взгляд с одного на другого и бессильно опустив руку, сжимавшую в слабых пальцах шар из потемневшего от времени серебра, инкрустированного грубо обработанными камнями.
Снизу с площади, яростно жестикулируя, самозабвенно орал давешний невысокий человек. Почему-то Эрнсту подумалось, что эту деталь этого утра он запомнит особо.
– Ну что же вы, – негромко подсказал Магистр.
Дурной знак – чем более не в духе был он, тем тише становился его голос. Смертные приговоры он и вовсе озвучивал свистящим шепотом, змея позавидует.
Маркграф вздрогнул всем телом и – нет, не опустился: рухнул на колени, протягивая шар на вытянутых руках.
– Мой повелитель, прими этот дар как знак покорности и верной службы…
С неба дохнуло, будто могучим порывом ветра, тягостным предвестником бури и молний. Но воздух остался недвижим, только по голубой тихой реке прошла рябь, будто дрожь, и глухим гулом, будто ворчанием невиданного зверя, отозвалась земля. Внизу – Эрнст глянул – солдаты остались неподвижны, оратор и подавно не сбавил темпа своей пламенной речи. Они не чувствовали ничего, а он еле сдержал желание вжать голову в плечи.
Маркграф съежился, зажмурился даже, но не запнулся, не умолк:
– …моей, потомков моих и моего народа, пока жива наша земля и пока на то твоя воля…
Тишина вокруг стала нестерпимой, давящей. Казалось, еще немного, и будет не вздохнуть.
– И прими в знак клятвы артефакт, хранящий землю Восточной марки, – державу Рудольфа!
С отчаянием обреченного маркграф поднял шар над головой, и тонкие, затянутые в черную кожу пальцы Магистра схватили его и сжали. Эрнсту, хорошо знакомому с их нервной силой, подумалось: не раздавил бы.
– Я