– Не будь занудой, Грань! Саша все-таки тебе племянница.
– Нет, она тебе племянница…
– А я тебе жена. Все, пока.
Настя затворила дверь, и звук ее шагов постепенно стих в прихожей. Евграф Соломонович остался один.
«Безобразие! – подумал он, продолжая смотреть на дверь, словно там еще стояла Настя. – Все-таки тишина и одиночество не так уж вредят творчеству. Когда последний раз я был один и мог в свое удовольствие помолчать? Наверное, очень давно. Саша ведь маленькая девочка. Ей – десять, и ей будет хотеться в парк, мороженого и не ложиться до полуночи. И много чего еще – например, поговорить. А о чем нам с ней говорить? Ох, дети-дети… и мои дети тоже. Валя ведь не станет с ней проводить дни напролет, у него есть, с кем напролет. Разве только Артем…»
Евграф Соломонович взял со стола фотографию в деревянной, пестро покрашенной рамке и поднес к глазам: там, на фоне сиреневого куста, обдуваемые ветром, который всем волосы сбивает вправо, стоят они – Артем, Валя, между ними – Настя, еще совсем не седая, с короткой-короткой стрижкой студентки-первокурсницы, она и в сорок носила такую, и он сам, высокий, худой, в невероятной какой-то рубашке… стоят и смеются. И все отражаются друг в друге, и Артем с Валей все еще носят одинаковые куртки и джинсы… только вот стригутся уже по-разному. Один уже видно – либерал, другой – консерватор. Хотя глупо это все… при чем тут политика? Он ведь вовсе не о политике думал… Почему, собственно? Евграф Соломонович пробежался по кабинету.
«Потому что надо ехать в Тарусу». И очевиднее этого ничего быть не могло. Он поставил фотографию обратно на стол и посмотрел на нее с расстояния: фигурки стали маленькими, а лиц и подавно было не различить. Вот, посмотришь, бывало, как ветка жасмина гнется на ветру, как ящерица бежит по некрашеным ступеням крыльца, как дышит, вздымаясь и опадая, занавеска в окне второго этажа, и сразу ясно становится, почему герой подстрижен на французский манер, почему у него в кармане пусто и жена травит его мышьяком: в день по чайной ложке.
Может быть, оставить к чертям драматический жанр? Написать поэму. Детскую поэму для постановки на сцене. Или рассказ? Нет, после успеха «Гарри Поттера» дети меня обсмеют. И Саша в первую очередь, потому что я этого «Гарри Поттера»… не читал. Еще не читал. Коллега обещал подкинуть при встрече. А то как-то триста рублей на книжку тратить не хочется. Перечитать «Чайку»? Перечитать и наконец разобраться с размером постановки. Положи перед собой «Чайку» и пиши – не ошибешься. Помню-помню твой совет, папа. Только я ее уже знаю наизусть. И хочется мне, чтобы шла она на сцене МХАТа, а я – обычный зритель – сидел и смотрел где-нибудь в партере, а не ежился написать размер в размер… напоминаю себе Золушкиных сестер, силившихся втиснуть ногу в ее миниатюрную туфельку. Что ж мы все так лукавим, боже ты мой?
Или «забить» на это все, как выражается Артемов друг, и пойти преподавать в родные вгиковские стены? И кто меня там ждет? Нет… невозможно. Совершенно невозможно.
Тут Евграф Соломонович вспомнил, что дома нет хлеба. Значит, есть повод