и сильные парни (естественно, поголовно влюбленные в нее) – вот как она представляла себе походы, вот чего ждала. Предыдущая ее группа не вполне соответствовал идеалу, но еще сильнее заставила поверить, что он достижим: год назад ее взял с собой дядя-турист, и она оказалась в компании уже пожилых девчат и парней. Они хлопали друг друга по плечу, пели архаичные походные песни и без остановки вспоминали счастливые старые времена, где все было то же самое, только еще лучше, потому что все были молоды и влюблены друг в друга. И Женя, конечно, поверила. Поверила в то, что ей тоже суждено стать героиней ожившего черно-белого фильма, где парни будут героически провешивать веревки на перевал, чтобы осторожно провести по ним своих девчат. А потом, у костра, будут петь песни и внимательно смотреть им в глаза. Точнее, они будут краснеть и робко отворачиваться, потому что смущение перед женщиной – наивернейший признак влюбленного сильного мужчины. И вот она оказалась в походе, где, казалось, все наличествовало для осуществления ее мечты: много молодых мужчин и не очень много женщин. Но ее здесь в лучшем случае не замечали, а в худшем – презирали. И она не могла понять, за что. То есть, конечно, она кругом делала одни промахи, что верно, то верно; но она точно знала, что старается не хуже тех комсомолок из черно-белых фильмов. А ведь их усилий вполне хватало, чтобы их любили и уважали. Что же не так в ней? Почему на любой скромный (а главное, необходимый) вопрос Димыч лишь выразительно вздыхает, словно Женя продемонстрировала верх невежества и бестактности? Почему Генка делает вид, что не слышит, и нужно бежать за ним, чтобы он, наконец, нехотя обернулся? Почему Данила не делает вид, а действительно не слышит, занятый своими идиотскими отвертками и плоскогубцами, а Петя вдобавок еще и ничего не видит, всецело поглощенный выслуживанием перед этими тремя непробиваемыми дубами? И почему Володя искренне уверен, что все его участники только и думают, как бы взять указанные в маршрутной книжке шесть перевалов и две вершины, и больше никого ничего не интересует? Пожалуй, если бы она бы оказалась на положении аутсайдера одна, ее самооценка обрушилась ниже самого глубокого дна. Но, по счастью, Катя и Яна тоже были отвергнутыми, и они утешали ее бодрыми шутками. За неимением других вариантов три женских одиночества крепко сошлись, и совместно противостояли холоду и бесприютности мужского мира. Они вместе ставили и застилали шатер (тем паче, что это было штатным женским занятием, самым неприятным из всех лагерных обязанностей), вместе готовили ужин (даже если была чужая очередь дежурить), и по лыжне старались идти друг за другом, инстинктивно ища поддержки товарок по несчастью.
– Блин, ну Димка и злыдень, – вполголоса говорила Катя, убедившись, что позади никого нет, а петин рюкзак покачивается метрах в трех впереди. – Уже и не знает, к чему придраться. И тропим мы не так, и ходим не так.
Димыч только что сменил ее на тропежке, причем сменил не без унижения, отправив в отставку раньше времени: ему казалось,
