Мари из Шварцберга. Иван Иванов

был до тебя? – задавал он вопросы ровным и спокойным голосом, пугая меня ещё сильнее.

      – С журналистом?

      – С тем, у кого они также светились, – он иглой шприца указал в район рук, которые я пыталась спрятать в рукава плаща, но мешали наручники.

      – Он ушёл, – моё сердце билось быстро, а место удара о землю пульсировало.

      – Как ушёл? – безмятежность пропала с его лица.

      В этот момент раздался щелчок, и свет в палате погас. Только мои руки светились. Послышались шаги. Он прошёл мимо и скрылся в темноте за моей койкой. Там мне слышалось копошение, но не удавалось ничего увидеть. Спустя минуту свет вновь зажёгся, и санитар вернулся на своё место:

      – Проводка старая, сбоит. Как электричество в городе появилось, так с тех пор ничего и не ремонтируют, – посетовал он и взгрустнул. – Да, Зиг говорил, что ему осталось немного, но не настолько же. Ладно пойдём.

      Он отстегнул меня от койки повёл за собой рассказывая:

      – Он поизящнее был. Подсел в баре и стал загонять, что может лечить некоторых людей, которые не в себе. Я не поверил, а зря – проспорил ему кружку пива. Так он мне и стал помогать. А ты как-то грубовато работаешь.

      – Я ещё и символ свой не нашла.

      – Как-то догадался, – сказал он, обводя рукой длинный коридор с закрытыми палатами.

      Мы прошлись по всем больным, что поступили в последнее время. Ганс, именно так звали санитара, держал их, а я касалась рукой. Мы управились быстро, и он проводил меня к выходу. Санитар выдал мне таблеток и напоследок сказал:

      – Тебе надо быстро уходить, потому что скоро обход охраны. Ты должна в себе разобраться, а иначе волна насилия и безумия накроет нас. Символов должны быть тысячи, понимаешь?

      – Понимаю, – ответила и еле заметно улыбнулась.

      – Кстати, – Ганс окликнул меня, когда я от него удалялась, – У тебя на голове три шва теперь, там немного выстрежено.