Но прежде всего мне следовало встать на ноги. А это обещало быть проблемой. Выздоровление шло слишком медленно. Когда уже смогла самостоятельно передвигаться, я посетила отхожее место и увидела то, что заставляло мою мать рыдать, каждый раз убирая из-под меня горшок. Я мочилась кровавой жижей. Поэтому лихорадка не спадала. Ноги предательски затряслись, и меня бросило в холодный пот от увиденного. Мне конец. Все знали, что случается с теми, кто мочится кровью. Это путь в одну сторону.
Я выбралась из нужника и застыла, наслаждаясь тем, как легкий ветерок обдувает липкий пот страха с кожи. На улице было прохладно, но по-весеннему. Даже тучи разошлись, являя моему взору полоску чистой синевы. Нечасто такое увидишь в Мидгарде. Ясное пронзительно-голубое небо. Я зажмурилась от удовольствия, пытаясь смириться со скорой кончиной.
О милосердная Фригг, какой смысл был спасать меня от падения, если я умру от глупой болезни! Позор, да и только. Смерть от хвори. На секунду я задумалась о том, чтобы броситься в море. Так хотя бы родные смогут придумать какую-то славную сказочку о моей доблестной погибели. Но я была уверена, мать уже разнесла по всему драккару о том, что я при смерти. Она поила меня всеми травами, какие я только помнила. И у нас в теплицах росла лишь малая часть. Остальное она взяла у соседей. Значит, все уже в курсе, что дочь Ивара Длиннобородого – слабачка, которая вот-вот отправится в плавание к радужному мосту.
Я так и стояла с закрытыми глазами, подставляя лицо скупым солнечным лучам, а поэтому не увидела, а почувствовала, как мне в плечо легко ударилось что-то и, отскочив, упало на землю. Вздрогнув и приоткрыв веки, я уставилась нечетким от болезни взглядом под ноги. Маленький шерстяной кулек, перевязанный пенькой, лежал у моих ног. Нахмурившись, я попыталась нагнуться и поднять его. Это было непросто, я кряхтела, словно старуха, пытаясь наклониться.
Да, я знала, что нельзя подбирать незнакомые предметы. Родители всегда говорили нечто подобное. Но, великий Тор, я умирала. А еще стояла у нужника. Кому тут понадобится причинить мне бо́льший вред, чем уже причинила сама жизнь?
Наконец мешочек у меня в руках. Пальцы дрожали от слабости, пока я развязывала веревку. Внутри была стеклянная колба с белым порошком. Он был похож на мел, которым пользовались портнихи. Мел стоил очень дорого, и я не представляю, чтобы кому-то пришло в голову вот так неаккуратно его раскрошить. И зачем было ссыпать остатки в колбу? Все равно теперь этот порошок бесполезен. Ему не вернешь прежнюю форму твердого кусочка, пишущего почти по любой поверхности. Я потрясла мешочек еще раз, и мне на ладонь выпала свернутая трубочкой бумага. Мои глаза удивленно расширились, я буквально их выпучила, несмотря на дурное самочувствие. Бумага была еще дороже мела. Кто кидается бумагой?! Мы были самой богатой семьей на драккаре, но не могли себе позволить использовать бумагу часто.
Я любила прикасаться