Я специально избегаю указания точных дат имевших место событий. Не хочу показаться мелочным, но поспешное восстановление в 2200 году летоисчисления аnno Domini и последовавшая за ней обратная хронологическая привязка до сих пор вызывают у меня активное отторжение. Впрочем, если за годы моего странствия было столь уж волюнтаристски решено, чтобы нижней границей «разрыва времен» считать семидесятые годы двадцать первого века, а верхней – 2113—2114 годы, то сейчас с этим трудно спорить. Но размеры такого зияния в хронологии лично мне представляются непомерно большими. Тем не менее, если будем считать, будто весь ХХI-ый век длился только 92 и 5/12 года, а ХХII-ой – 103 и 1/12, я готов согласиться, что перед нашими математиками стояла задача, которая практически не решается.
28 мая 2204, пятница
Так бывает только после грозы, той грозы, что бывает только в Сибири, летом, на самой макушке лета. Такая гроза бывает раз в год, а, может, раз в жизни.
Долго стояло ведро, сушь, и с утра обещалось такое же пекло, но часам к десяти на юге что-то сбелело. За лесом что-то сбелело.
Было только синее небо, зеленый лес, и вот тут между ними что-то сбелело. Сбелело и вновь исчезло. Потом внезапно вынеслось облако, белое, совершенно белое, вынеслось и пронеслось на север. А за ним – такие же белые, ровные, один к одному. И уже заполнили небо полностью, но еще ни одно с другим не слилось, и бегут. И бегут.
А на юге уже – колонны, колонны, столбы, пирамиды, горы. Вверху еще белые, а снизу – темные. Вскоре черные. Вскоре все вокруг черное. А молния – желтая. Далекая, потому и желтая. А вот ближняя – уже белая. И вот так без конца: далекая – желтая, близкая – белая. А совсем уже близкая – голубая.
Понятное дело, ливень. На час. Быть точным: минут на сорок, сорок пять.
А потом сразу солнце – сквозь последние капли. Наверно, все дело в каплях. Но трава становится изумрудно-зеленой, кора сосен – медово-коричневой, кровь оленя – алой. Да, алой. Дождь мог промыть листья, прополоскать траву и смыть пыль с сосновой коры. Но он не мог сделать алой кровь. Это что-то в самой атмосфере.
Это длится всего секунды, от силы минуту, от силы пару минут, но никак… Это длилось сорок шесть лет. Все то время, пока она была рядом со мной, это длилось и длилось, и длилось, не думало даже переставать…
В тот день она сидела в траве и смотрела, как я свежевал оленя.
Она сидела тут еще до грозы. Пушистые метелки травы закачались еще до того, как я вытащил нож, чтобы выпустить из оленя кровь. Казалось, из травы доносилось, как она глотала слюну.
Потом разразилась гроза, я стоял под сосной и с каждою вспышкой молнии все лучше видел в траве ее узкую спину. Спина была ее крышей. Позвоночник князьком, а ребра –