– Нет, – улыбнулась сквозь накатившие и удержанные слёзы Аглая и выдохнула с теплотой: – Просто рада вас видеть.
Поскольку день уж давно уступил вечеру, они недолго засиделись за столом, Глашка откровенно устала, да и Муза Павловна, насуетившись по хозяйству, растратила всякую энергичность. Но они с удовольствием пили как всегда потрясающе душистый и вкусный чай, что заварила хозяйка, и уплетали волшебный пирог – вернее, уплетала в основном Аглая, хозяйка же ограничилась небольшим кусочком. И разговаривали, разговаривали вроде как не о чём-то значимом и личном, а на поверку получалось, что именно о таком.
– Вы почему так быстро вернулись, Муза Павловна? – спросила Аглая. – Лето заканчивается, сейчас за городом, на даче красота же какая. Я точно знаю, мы с родителями много лет живём в своём доме, в Подмосковье.
– Да-да, – покачала головой, соглашаясь с ней, Муза Павловна. – Мне Алексей рассказывал, что ваш папа сам построил дом, и фотографии и видео показывал. – И поделилась своими впечатлениями от демонстраций Лёшкиного хоумвидео: – Прекрасный дом, красивый, удобный и уютный.
– Да, – улыбнулась тепло Аглая, – дом у нас просто замечательный и участок чудесный. – И, отчего-то разоткровенничавшись вдруг, принялась рассказывать: – У нас же папа военный инженер-строитель, подполковник инженерных войск. Мама с ним по всей стране помоталась по тем объектам, на которые его направляли служить. Сначала они вдвоём были, потом с Лёшкой и со мной…
Аглая не уловила того момента и даже не сообразила, отчего её неожиданно затянуло в воспоминания и подробности той далёкой жизни, казавшейся теперь, отсюда, из настоящего, какой-то нереальной, ненастоящей, словно фильм про прошлое.
– Знаете, я ведь маленькая совсем была и не помню, насколько тогда тяжело и невероятно трудно приходилось родителям и как они жили-служили да выживали. Ну и, понятно, взрослые и даже Лёша старались меня оградить от чернухи и дать всё самое лучшее. Только, как ни ограждай ребёнка, окружающую действительность никуда же не денешь и людей в ней живущих тоже. В четыре года я уже чётко понимала, что нельзя канючить, капризничать и выпрашивать ничего: ни шоколадку, ни игрушки, никакое «баловство», как говаривала бабуля. И научилась не просить.
…Это детское «просветление» произошло с маленькой Глашенькой в те самые четыре года, после одного запомнившегося на всю её жизнь случая. Они ехали с мамой в трамвае, и рядом с ними сидела женщина в возрасте с маленькой девочкой, приблизительно ровесницей Глашеньки. Женщина очищала большой оранжевый апельсин от кожуры, а девочка трясла нетерпеливо руками, сучила ножками и поторапливала:
– Ну давай быстрей, бабуля, я хочу прямо сейчас!
– Всё уже, всё. – Отделив одну дольку от оранжевого шара, бабушка протянула внучке лакомство.
Апельсин был такой пахучий, такой большой и невероятно прекрасный, девочка ела его, и от каждого укуса