Мы перевернули кошку на бок и быстро связали. И тут мы увидели, что грудь хищника была распорота.
Быстро поняв свою ошибку, я схватил зверя под плечо и потянул к деревьям. Игра и Срок подхватили её под другое плечо. Мы развязали передние лапы и растянули их между деревьев, задние прикрепили к третьему дереву, а голову к четвёртому.
Вытащив большую кривую иглу из кожаного мешочка с заправленной в неё волосяной нитью, я быстро зашил рану парусным швом, предварительно промыв её своей мочой. Игра и Срок удивлённо наблюдали за моими действиями и удовлетворённо зарычали, увидев, как я промываю рану.
Иглы из рыбьих рёбер получались великолепные. Разных размеров и толщины, они были прочны, почти как сталь. Иглы были мной заранее прокипены и хранились в чистой сумке, поэтому я надеялся на относительную стерильность операции.
Стянутая плотно, рана практически перестала кровоточить. Хотя, может быть, у зверушки кончилась кровь, подумал я. Промокнув шов сухим мхом, обильно свисающим с веток деревьев, я смазал его густым рыбьим клеем.
Мы развязали мамашу и перевернули её на бок. Котята уже перекусили чем «Бог послал» и крутились рядом, поскуливая и порыкивая.
Я понял, что торопиться нам не надо, и мы устроились неподалёку на днёвку: выкопали две ямки для костров с поддувом, установили на огонь котелки для чая и для варева. Игра и Срок ушли на рыбалку, я остался на берегу.
Кошка пришла в себя, когда я уже потерял надежду. Вернувшиеся с добычей мои детишки забавлялись в реке, а я хлебал травяной отвар, когда кошка сначала шевельнула хвостом, а потом попыталась приподнять голову.
Не справившись с усилиями, она обречённо положила голову на бок и закрыла глаза.
– Ты лежи, – сказал я, – отдыхай. Мы присмотрим за твоими ребятами.
Шипящие и звонкие звуки мне удавались с трудом, а вот рычащие и хрипящие из горла извлекались легко. Когда я произносил привычные для меня слова, они звучали чёрте как, но я старался. Я даже позволял себе петь что-нибудь протяжное, типа, «Ой мороз-мороз», или «Ой ты степь широкая».
Я зарычал «Мороз». На мой рык откликнулись детишки. Они уже знали эту песню. Потом стали подрыкивать котята. Вряд ли – подпевать. Скорее всего, они беспокоились за мамашу.
Мамаша тоже начала поскуливать. Она делала глубокий вдох, а потом долгий сиплый выдох.
Когда закончилась песня, я перешёл на воспроизведение протяжных звуков, подобных буддийским мантрам, встал и начал ходить, сначала вокруг костра, потом туда-сюда, вдоль берега, то приближаясь, то отдаляясь от кошки.
Она сначала делала попытки приподняться, когда я подходил ближе, но даже не смогла подтянуть под себя лапы и перевернуться на живот. После третьей попытки подняться, она снова потеряла сознание.
Я продолжал «камлание», помахивая горшком с углями, хранимыми нами «на всякий случай», как кадилом. Я положил в него сырую, приятно пахнущую траву, типа полыни, и зачем-то окуривал раненое животное.
Детишки перестали