Тот неопределённо пожал плечами. Воевода, сочтя это утвердительным ответом, протянул ему свиток и ткнул пальцем чуть ниже середины грамоты.
– Отсель дочти.
Не так-то это оказалось легко. Хотя, если не зацикливаться на регулярно попадающихся на глаза «ятях», «ижицах», «фитах» и «ерах», с которыми Эрику доводилось как-то уже сталкиваться при ознакомлении с оригинальными текстами трудов по химии Михаила Васильевича Ломоносова, то вроде бы и ничего сложного. Обычная кириллица. А вот старорусские словеса и фразеологизмы – это что-то. Запинаясь и спотыкаясь о незнакомые или малопонятные термины, Эрик всё же прочёл документ. Не сказать, что всё из написанного он понял, да, признаться, особо и не вникал. Послание заканчивалось неким подобием нравоучения, за которым следовали подпись отправителя письма и… дата написания.
– …Прежними грехами тех, кто житие свое исправил, корить не подобает, ибо не смотри, кто кем был. Смотреть надобно, каков он ныне есть. Преосвященный Порфирий Черниговский. Писано в лето 6744 года от Сотворения мира… – закончил Эрик и замолк в растерянности.
Впрочем, в растерянности – ещё мягко сказано. Шесть тысяч семьсот сорок четвёртый?! – не зная, что и думать, потерянно повторил он про себя, такую вожделенную и долгожданную, но по-прежнему не ставшую удобопонятной, заветную дату. А, по-нашему летоисчислению, это какой?
В его думы ворвался гневный голос воеводы:
– Ай же, Акинфий! Змей! Тать злокозненный! – возмущенно изрёк он, едва дослушав до конца. – Челобитчиком сам не посмел бысть – ведает собака, все одно князь не помилует. В Чернигов сбег, да там Порфирия улестил вступиться. Видать, с прибытку посулил злата на церкву. Тот и расстарался – Евсевию отписал. А Владыка, понятно, до князя донёс. Ан нет же. Не быть по ево.
Из того, что Эрик успел прочесть, ему отчасти ясно стало, о чем речь. Преосвященный Порфирий – большая шишка в церковной иерархии Черниговского княжества, в состав которого входит и Козельск, – ходатайствовал пред здешним владыкой Евсевием, формально ему подчиненным, о церковном прощении некого Акинфия, который, спасаясь от гнева Козельского князя, удрал в Чернигов. Дескать, оступился человек, так ведь уж покаялся. Мол, задача духовных пастырей в том и состоит, чтоб заблудших наставлять на путь истинный, давая им возможность спасти свою бессмертную душу, и так далее. При этом настойчиво намекал, что Евсевию хорошо бы выхлопотать Акинфию прощение у князя Козельского Ивана за дела Акинфиевы мирские.
У воеводы на сей счет было диаметрально противоположное мнение. Тут же, не сходя с места, не вдаваясь, впрочем, в детали, он поведал Эрику, что Акинфий тот до недавней поры был тиуном. Оказался нечист на руку – позарился на княжескую казну. Крал не то чтобы помногу, но регулярно и не один год. Когда покража обнаружилась, назначено было следствие. Воевода, он же, можно сказать, полицмейстер, провел его по всем правилам и злоумышленника изобличил. Тот дожидаться уготованной