Я сидел в поезде между Акэти и Кэндзаки. Девушка повернулась ко мне и проговорила извиняющимся тоном:
– Извини. Мне надо было подробнее расспросить Синдо-сана обо всем.
– Всё в порядке, да и какая разница…
Я отвел взгляд от смотревших прямо на меня ясных глаз. У меня плохо получается с красивыми девушками. Кэндзаки была одета совсем не так, как накануне. На смену черному одеянию, в котором она появилась в кафе, пришло белое платье без рукавов, отделанное кружевами. Вылитая «летняя девушка»[18]. Под вырезом на груди красовался большой галстук из ленты, простой, но изысканный. В соломенной шляпе она выглядела чуть ли не девочкой, и мне стало больно, что я заставил такую девушку извиняться.
– Эх-х…
Встав коленями на сиденье, Кэндзаки потянула окно кверху. Нагнетавшийся кондиционером холодный воздух вытеснил ворвавшийся в открытое окно прохладный ветерок, чуть не сдувший шляпу с головы девушки.
– О-о!
Она схватила шляпу обеими руками. Я увидел ее белые подмышки и заставил себя перевести глаза на открывавшуюся за окном картину.
Свежие колосья риса на заливных полях волнами колыхались на ветру, и казалось, будто наш состав из четырех вагонов замедляет ход.
– Парень, который бесплатно предоставил пансионат, раньше состоял в Клубе киноведов. Щедро, ничего не скажешь, – сказал я.
– Кажется, его отец – президент кинокомпании.
Со мной Кэндзаки говорила не так официально, как с Акэти, скорее, по-дружески.
Она постояла немного, подставляя лицо ветру, и, видимо, удовлетворившись этим, потянулась, чтобы закрыть окно. Ее длинные черные волосы взлетели, закрывая лицо.
– Вау!
Пока она придерживала руками волосы, я закрыл окно.
– Спасибо-о!..
Глядя, как Кэндзаки поправляет попавшую в рот прядь волос, я фыркнул.
– А-а, смеешься…
– Вовсе нет.
– А ты не только хмурый бываешь, оказывается, – сказала Кэндзаки немного сердито.
Когда мы встретились в кафе, она показалась мне холодной, отдаленной – и вот здесь, в поезде, я впервые убедился, что она может быть и дружелюбной.
Тут только я заметил, что Кэндзаки не сводит с меня глаз, и сразу понял причину. Она смотрела на старый шрам на левом виске. Он был сантиметра четыре-пять в длину и бросался в глаза. Чтобы скрыть его, я отращивал волосы подлиннее, но порыв ветра раздул их, и шрам стал виден.
– Как это получилось?
– Давно было. Землетрясение, какой-то обломок ударил меня по голове…
Я не хотел распространяться на эту тему, но Кэндзаки не скрывала волнения.
– Ужас! А какие-нибудь последствия, осложнения были?
– К счастью, обошлось. Просто иногда делаюсь мрачным, угрюмым, а это отпугивает людей.
– Бедняга!
Не