Чем все это закончится, предугадать нетрудно. Я страдала от безысходности и неумения хоть что-то исправить. Тагаев тоже страдал и, должно быть, как и я, ждал, кто из нас первым отважится произнести роковое слово. «Что бы я ему ни сказала, он все равно не поверит», – подумала я, глядя на Тагаева. Он, точно очнувшись, резко поднялся, позвал Сашку и зашагал по аллее. Спину он держал прямо, шагал твердо, в нем чувствовалась непреклонная решимость все снести на своем пути.
Мы были странной парой, не очень гармоничной. То, что Тагаев до сих пор не покинул меня, хлопнув дверью, вызывало удивление. Он не относился к категории людей, готовых терпеливо сносить удары судьбы. Наверное, его любовь и впрямь была безгранична, но так как в мою он упорно не желал верить, все это в, общем-то, не имело значения. «Как люди могут испортить друг другу жизнь с самыми лучшими намерениями», – с горечью подумала я, собралась с духом и окликнула:
– Тимур!
Он не спеша повернулся и выдал мне улыбку. Разумеется, я тоже улыбалась. Думаю, так же искренне, как и он, то есть мы упорно продолжали валять дурака, исполняя роли в пьесе под названием «У нас все в порядке».
– Привет, – сказал он и сделал шаг мне навстречу. Сашка замер на месте, глядя на меня. Бедный мой пес здорово переживал. Подозреваю, если бы у него был выбор, он бы предпочел остаться с Тагаевым, когда мы наконец расстанемся. Мысль об этом отравляла мое существование, и без того безрадостное. Выходило, что во всем виновата я. Возможно, так оно и было.
– Привет, – ответила я и поспешила им навстречу. Тимур наклонился и поцеловал меня. Если я не отвечу с энтузиазмом, он решит, что мне его поцелуи неприятны, если кинусь на шею, подумает, что делаю это нарочно. Так что я ограничилась еще одной улыбкой и поспешила спросить: – Давно гуляете?
– Минут сорок, – ответил Тимур.
– А я смотрю, свет горит, а вас нет. – Зачем я все это говорю? Глупые беспомощные слова… говорю потому, что молчание тяготит.
– Забыл выключить, – кивнул Тимур, быстро отводя взгляд.
«Что, тошно тебе?» – спрашивали его глаза. «Тошно, черт возьми, – хотелось ответить мне. – Тошно, когда тебя проверяют на вшивость двадцать четыре часа в сутки. Тебя не разубедишь, меня не переделаешь. Напиться бы с горя, а еще лучше – сбежать куда-нибудь. Напьюсь, решишь, что от горя, сбегу, подумаешь, что к Лукьянову. Полный бред».
Я взяла его под руку, и мы направились к дому. Я смотрела на его лицо, спокойное, с неясной улыбкой, и как будто читала его мысли. А он наверняка думал, что читает мои.
– Как твои друзья? – спросил