Здесь, конечно, люди живут так бедно, болеют так много, что любить их невозможно. Это утащит тебя на дно. Как полюбишь – так и пойдёшь ко дну. Каждый здесь умеет дарить любовь, но любить его в ответ – как ходить по зыбучим пескам. Я не Христос. Ни один человек – не Христос.
А иной раз мы становимся разбойником на кресте, тем самым, которого распяли рядом с Иисусом, разбойником, который повернулся к Иисусу и сказал: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» Иисус же смилостивился и молвил: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю»[39]. На самом деле я думаю, что нам остаётся быть либо одним, либо другим. Либо мы предатели, либо мы разбойники.
Оглядываюсь я вокруг и думаю: как я попал сюда, в Насадай? Как меня сюда занесло? Это же просто поворот в лабиринте. Островок на болоте. Иуда прыгнул в пропасть, и Бог ведает, один лишь Бог ведает, поднимется ли он когда-нибудь наверх, а? На то исключительно воля Божья. Кто мы такие? Иногда мы все Иуды. А Иуда… Иуда вышел, пошёл и удавился.
Все эти тридцать лет и ещё больше, которые я прожил среди дикарей, среди их всесильных богов и богинь, впитывал в себя их верования – ведь это, знаете ли, вовсе не сказки, в них всё по-настоящему, они обретают реальность, как только ты их в себя впитаешь, впустишь в своё сознание все картины их сказок, живя среди свершений их предков, за все эти годы, за которые я встретился лицом к лицу с их вредоносными демонами и святыми, святыми, которые носят имена католических святых, но только для маскировки… Сколько раз был я близок к тому, чтобы пропасть навеки, сколько раз я блуждал рядом с той частью этого лабиринта, откуда можно никогда не вернуться… но в последний миг всегда нисходит касание Святого Духа, перед тем как меня уничтожат боги и богини, в самый последний миг я получаю напоминание о том, кто я есть и зачем сюда приехал. Лишь намёк, понимаете, лишь мимолётное напоминание о том, кто я на самом деле такой. А потом – обратно вниз, в туннель.
Месса завершилась, участники празднества удалились, Кариньян разделся до трусов и дзори и спустился к реке искупаться.
От рёва пальмовой лодки с мотором, какой редко услышишь на этой реке, он остановился и стал наблюдать. Судно прошло перед ним, замедляясь, мотор сбросил обороты до холостого хода, приблизился к суше, а два человека на борту не отрываясь глядели на берег. Кариньян помахал рукой. Они скрылись из виду, свернув за прибрежную поросль невысоких саговых пальм.
Он забрёл в воду по пояс и начал купание.
И глупая же вышла проповедь! Из-за того, что он говорил на английском, внутри пробудилась застарелая досада: с усилием распрямилась и принялась разрывать свои грязные путы – его душу и душевные недуги.
Как меня сюда занесло? – высовывает Иуда голову из лабиринта.
Он шагнул из реки с поникшей головой, но не глядя под ноги, погружённый в раздумья, озабоченный бессердечностью поступков, совершённых им в отроческие годы, – ни один вовсе не был таким уж серьёзным,