Неведомый. Анна Аскельд

честь до последнего, хотя и не видел больше в этом смысла. Клятвы его осыпались сухой листвой, и сам он, замерев, надеялся пустить корни, стать деревом, символом бесчестья. «Ты позор, Тит Дага, – сказал он себе. – Трус, слабак. Никого ты не спас и всех погубил».

      С ним соглашался, покачиваясь на плоту, последний из Наитов.

      Тит посмотрел в глаза Абнеру – тот внимательно следил за ним. Гадал, когда же он, верный воевода, начнет плакать, стенать, умолять о пощаде или биться в истерике. Может, даже бросится обнимать мертвое щуплое тело и поливать его слезами. Может, вызовется лично сжечь на отдельном костре. Может, нападет на своего короля в припадке ярости. Может – и Абнер ждал этого.

      Может – а может, и нет.

      Ветер качнул плот, и глаза Якоба – зеленые, широко распахнутые – оказались направлены прямо ему в лицо.

      Не говоря ни слова, Тит развернулся и пошел прочь.

      

      Глава 3

      Полмира

      

      им копался в одежде, снятой с мертвецов. Вороны часто гадили в штаны и блевали на рубахи до того, как их успевали раздеть догола и привязать к столбам. Но все это, по словам калахатца, беда небольшая. Можно отстирать, и не придется тратить лишнюю монету.

      Рунд не возражала – последние хорошие сапоги растерзали зимние морозы, а в нынешних, снятых с разных ног, насчитывалось с десяток дыр. Шим насвистывал незатейливую мелодию, весеннее солнце проглядывало сквозь сизые тучи, а ветер удачно гнал смрад от костров в сторону деревни.

      Жизнь ее, может, и была насмешкой Слепого бога, но в такие моменты Рунд чувствовала себя если не счастливой, то довольной. Как следует затянувшись трубкой, она выпустила облако дыма в сторону хибар и прищурила единственный глаз.

      Деревня затаилась на холмах под тенью Великаньих гор, окруженная лесом. Ели взбирались по склонам так высоко, что пронзали лохматыми макушками плотный туман у самой вершины. Бёв говорил, что даже деревья боятся императора и отступают в горы. Но Рунд казалось, что они, наоборот, спускаются к ним, желая раздавить могучими древесными стволами и передушить колючими ветвями.

      Тахери принесли поганую веру в старую землю – и разгневали ее. Весь путь до Ушака лил дождь – из тех, что приносят не радость, а болезни. Ни одной таверны по пути из Тротра они не встретили – только темные леса, выжженные поля и селения. Именно там, в последнем крупном городе между границей и Гортом, они и повстречали своего провожатого. Стражники сообщили, что какой-то сумасшедший ищет тахери, и с радостью спихнули заботу на их руки. Пришлось делать крюк, но Рунд даже обрадовалась. Всякий раз, когда она начинала думать о Горте, ноги ее поворачивали назад.

      Щуплый, невзрачный, с бегающим взглядом и пропитым лицом, Дрозд, как он себя назвал, ежился под плащом и бормотал по ночам какие-то бессвязные слова. То ли договаривался с совестью, то ли молил бога о прощении. Может, даже жалел о содеянном. Устав от бесконечного