Эта туманность расположена справа от воображаемого центра иллюминатора и чуть смещена вверх, и если разделить наблюдаемое мной пространство условно на север-юг, восток-запад, то это скопление расположено где-то в районе северо-востока. Вообще-то туманность не отдельная звезда и даже не отдельная галактика, а пять гигантских скоплений галактик, каждое из которых состоит из нескольких десятков триллионов звезд. Войд настолько удален от других космических объектов, что только свет таких огромных скоплений, объединившись, и может донести до его единственного обитателя хоть сколько-то активных фотонов, наблюдаемых человеческим зрением. Но мне проще представлять и воспринимать их в виде отдельных звезд. Каждая из этой пятерки интересна мне, у каждой свой размер и свое мерцание. Я различаю их по степени яркости и даже по цвету.
Пента – так назвал я эту пятерку звезд, являющихся в действительности их огромным скоплением. И у каждой из них есть свое имя. Они как будто разговаривают со мной. Конечно, их язык не похож на мой и не имеет ничего общего с Алгином, сконструированным на основе Алгола – одного из первых на заре компьютерной эры, или Паскуэля, выросшего из коротких штанишек Паскаля. У звезд свой язык – язык света. По яркости его излучения и видимости я определяю скорость, с какой свет каждой из звезд достигает моей станции.
Кажется, что они всегда светят ровно с одной и той же силой, за исключением одной – самой игривой. Свет этих звезд завораживает мой дремавший до определенного времени инстинкт познания, но однажды разбуженный, а затем и усиленный напутствиями моих наставников, посылает мне сигналы напрямую в мозг и диктует, что мои наблюдения не должны быть простым созерцанием, наоборот, я должен оставаться ученым, в качестве которого и прибыл на эту станцию. И я машинально фиксирую свое взаимодействие с друзьями – пятеркой светлячков. И хотя их постоянный свет мешает мне определять время суток, ведь человеческие биоритмы работают и здесь, и мне необходимо подстраивать свой организм,