Жнец. Александра Лисина

говори еще, – поторопила куклу первая горничная. – Ты ведь можешь, я знаю. А то куда это годится? Неужто тебе самой не стыдно, а?

      – Хватит, – проворчала вторая. – Сколько уже можно уговаривать? Наверное, она и впрямь ничего не умеет.

      – Усь! – возмущенно пискнула кукла и даже подпрыгнула над столом. – Кысь! Хось!

      – Умеет, – удовлетворенно протянула кухарка. – Вишь, как задергалась. И все она прекрасно понимает… ну-ка, дайте я попробую.

      После чего потянулась к ближайшему шкафу, выудила оттуда начищенный до блеска серебряный поднос и, помахав им перед носом настороженно замершей куклы, пообещала:

      – Если сможешь сказать слово «хозяин», дам посмотреться.

      – Уус-с-сь, – тихо, угрожающе прошипела кукла, однако на поднос уставилась с таким выражением, словно всерьез считала, что это – достойная награда за мучения.

      – Сначала скажи.

      – Хс-сь… хыс-с-а-а-ынс-с…

      – Уже лучше, – довольно кивнула Марта, снова взмахнув подносом. – Но недостаточно хорошо. Еще раз!

      Кукла раздраженно щелкнула костяшками и, наоборот, замолчала. Призраки, зачем-то вознамерившиеся научить ее разговаривать, заволновались. Я тоже не сразу понял, что происходит, но потом все-таки додумался потревожить поводок и замер, обнаружив, что единственной переполняющей Мелочь эмоцией была не злость или раздражение, а тихая обреченная тоска, граничащая с почти человеческим отчаянием.

      Невольно вспомнив, как Мелочь восхищалась красивыми куклами в той лавчонке, я так же неожиданно осознал, что мой новый дух-служитель, хоть и не был живым в полном смысле этого слова, тоже умел понимать и чувствовать. Испытывать боль, радость, разочарование, страх… и вот такую слабую, похожую на детскую и совершенно не заметную постороннему глазу тоску, которая вот-вот грозила перейти в безысходность.