впрочем, как и те, кто кроме папы бывал в Китае.
И поэтому папа вёз отважно огонь его нам
как то, чего в девяностые больше всего не хватало.
Девяностые. Мне три с половиной.
Столько же остаётся до новой эры.
Бабушка смотрит за стенкой свой детектив любимый,
мама читает мне сказку про храброго пионера.
Небо в окне ледяное и чёрное, как кока-кола,
лампочки в люстре круглые, как чупа-чупсы.
И я говорю маме: «Давай заведём дракона?»
И смеюсь от какого-то радостного предчувствия.
А потом врывается папа в ночи в наш быт
громким запахом улиц Пекина, миллиардом китайцев сразу,
я взлетаю в руках его к люстре (ну-ка, кто тут у нас не
спит?!)
прямо в синей пижаме своей и с дурацкой улыбкой
своей.
И я вижу драконье пламя
у папы
на дне левого глаза.
И на дне правого глаза.
И спросить стесняюсь. Но становлюсь сильней.
Ёлка
И мы проезжаем станцию Электросила,
и ты говоришь: «Мне не хочется Иггдрасиля,
купи мне, пожалуйста, ёлку».
А люди в метро многочисленны и красивы,
и я говорю: «Хорошо»,
раз ты попросила
без страха, упрёка.
Ведь дарят, как правило, деньги. И золото. Деньги. И золото.
Деньги.
И то, что за них продаётся в ближайшем радиусе.
И всё это любят киношные глупые девки.
А ты попросила радости.
Мне очень хотелось купить эту самую ёлку,
мы с мамой вместе пытались.
Искали вдвоём целый час по всему району как
следует, только ёлки не попадались.
Все люди мира стеклись в наше дивное Купчино
и с хрустом сожрали ёлки, такое чувство.
Но это, конечно же, было бы слишком скучно,
поэтому будет чудо.
Чудо – как крепкий колючий росток бессмертия.
Детская радость, к которой не бываешь готов.
Я рву тебе ёлку из клумбы на Невском проспекте
прямо на глазах у охреневших ментов!
И куранты давно пробили, и толпы бухие настолько,
что всем, в сущности, лень
даже смотреть с укором
на то, как я рву эту ёлку, хохоча от восторга,
прямо из сердца Питера – рядом с Казанским собором.
А утром мама увидит, что ёлки лежат повсюду,
как пьяницы после попойки, как солдаты на поле брани.
Тела их в снегу остыли и больше не пахнут чудом,
а думалось, мол, раскупили их, разобрали.
И только твоя ёлка, вырванная зачем-то
из пьяного сердца Питера, раз уж так можно,
поедет с тобой на родину Тараса Шевченко
и даже каким-то чудом пройдёт таможню.
Ведь у них, у чудес, колючих и всегда внезапных,
особенные законы, совершенно своя природа.
И поэтому
ёлка