– Я тебе эту дату ещё летом называл.
– Ты называл, а Шереметев к ней подготовился! Ведь прав он: какой ещё театр сможет в оставшиеся полтора месяца разучить и поставить «Парсифаля», как не его музыкальное общество, уже знакомое с этой оперой и неоднократно исполнявшее её? И он уже сам договорился с принцем Ольденбургским об использовании зала в Народном доме – там всё оборудовано по последнему слову техники! А тебя, Сергей, не иначе как либретто больше всего беспокоит? Так вот, граф предлагает пользоваться текстом Коломийцова – тем самым, в отношении которого мы уже получили согласие обер-прокурора.
– Знаешь, кто ты, Михаил? Восторженный романтик! Не понимаю, что ты делаешь в Главном управлении по делам печати, ещё и с жалованием больше моего? Предположу, ты из тех молодых людей, что желают за казённый счёт первыми знакомиться с современными пьесами. Тебе бы самому пьесы писать, чем, я слышал, ты втайне и занимаешься – уж я бы их цензурировал с превеликим удовольствием!
Ребров искренне засмеялся и, обняв приятеля за плечо, продолжил с доброй улыбкой на лице.
– Ладно, не обижайся! Твоя любовь к настоящему искусству в нашем деле не менее важна, чем моё чутьё. Давай условимся вот о чём: пока ты пребываешь в эйфории от прошения Шереметева, возьми перо, бумагу и просто пиши под мою диктовку, так мы выполним задание Татищева в считанные минуты! Готов?
«Милостивый Государь, граф Александр Дмитриевич!
Имею честь уведомить Ваше сиятельство, что Музыкально-историческому Обществу Вашего имени разрешается постановка драмы-мистерии сочинения Рихарда Вагнера «Парсифаль» на сцене зрительного зала Его высочества принца Александра Петровича Ольденбургского, однако с тем условием, чтобы, согласно Вашему заявлению, по составу публики и по ценам на места предполагаемые спектакли никаким образом не носили характера народных».
Толстой беспрекословно записал всё сказанное коллегой, мысленно представляя, как будет зачитывать эти строки графу Шереметеву, а Ребров тем временем продолжал:
– Завершил? Молодец! А теперь отправь помощника в архив, пусть найдёт наш ответ Театру музыкальной драмы и дополнит письмо словами обер-прокурора про благословение хлеба и вина и про хрустальную чашу. Да не забудет приложить к нему исправленное Синодом либретто. Вот и делу конец! Видишь, какие мы с тобой энтузиасты – не хуже Шереметева! Зря нас обзывают волокитчиками и канцелярскими крысами… За помощь можешь не благодарить. Выпроси лучше для меня у графа приглашение на премьеру, – и Ребров засмеялся как ребёнок.
На следующее утро Татищев подписал ответ, и уже через день Михаил Толстой отправился к назначенному времени в особняк Шереметева. Погода стояла прекрасная. Михаил прикинул, что прогулка от его дома у Смольного собора до особняка[10] займёт чуть больше получаса, и решил