Муза. Александр Кормашов

которые с четырьмя точно. У нас есть видеокадры, на которых вы можете видеть теленка якобы с парой маленьких крылышек на спине. Но на самом деле это, конечно же, крошечные ножки…

      «Ножки! Пошел бы он и еще раз взглянул, какие у нее на спине ножки!»

***

      Можно себе представить, как я был ошарашен, когда впервые увидел у нее эти штуки. Уже не под плащом, но еще под одеждой. Раздвоенный горбик.

      – Что это у тебя? – Подавшись назад, я чуть не повесил себе на шею висевший в коридоре велосипед.

      – Крылья.

      – Чьи?

      – Вообще-то мои.

      – А зачем?

      – А зачем твоей кошке хвост?

      – Это кот.

      – Ну, тогда зачем твоему коту хвост?

      – Черт его знает, зачем моему коту хвост. Тут много всяких «зачем».

      – А ты знаешь?

      – Знаю.

      – Тогда зачем?

      – Гм… Значит, так. Когда Большеум навсегда покидал планету, он окинул взглядом ее просторы и спросил несчастных своих малоумов, которые навсегда на ней оставались: «Что вам нужно для того, чтобы быстро бегать?» – «Смотря для чего, – ответили малоумы. – Если убегать, то длинные ноги. А если догонять – длинный хвост». Так на Земле появились зайцы и лисы, а в Африке – антилопы и леопарды.

      – Но Граф не лиса и не леопард.

      – Но он ведь тоже кого-нибудь догоняет?

      – Он догоняет крыс в зоопарке, а у тех хвосты подлиннее, чем у него.

      Потом мы пили чай, и она опять через слово ссылалась на Большеума. А когда я спросил, да кто он такой, то ответа не получил.

      Из ванной наконец донеслись энергичные хлесткие, хлопающие звуки. Через пять минут шпингалет отщелкнул назад.

      Как и в прошлый раз, она сразу прошла на кухню, щелкнула кнопкой телевизора, села на кресло-кровать и достала свои сигареты. Как и в прошлый раз, на ней был мой банный халат, на голове – чалма-полотенце. Как и в прошлый раз, я оставил плиту на ее попечение и пошел в ванную сам.

      Со стен текло струйками, потолок блестел каплями, на полу – слой воды. Тряпка, конечно, пахла кошачьей мочой – у Графа свои аристократические недуги. Когда я кончил вытирать, на плите уже булькало.

      Она сидела на кресле-кровати, поджав ноги, и смотрела телевизор. Все такая же бледная, как и в первую ночь. Бледный ангел. Ангел блед.

      Я был готов молиться ее Больше-уму, только бы она не ушла так же рано и так внезапно.