Из задней части фургона послышался еще один шум: убрали бак, захлопнули дверцы, Грег поправил кузов. Лиам завел фургон и посмотрел в зеркало заднего вида. Джим открыл ворота и стоял рядом в ожидании.
– Я останусь тут с ним, сзади – тихо сказал Грег.– Ему скоро будет нужен еще один укол.
Лиам плавно повел фургон вперед. Выезжая на улицу, он выглянул в окно и увидел, как Джим неторопливо закрывает ворота и плотно их запирает. Затем здоровяк повернулся и медленно, почти небрежно направился к теперь уже пустому мусорному баку и ожидавшей его тележке.
Оказавшись на тихой пригородной улице, под навесом изогнутых ветвей столетних китайских вязов, Лиам прибавил скорость, все еще крепко держа руки на руле. Из-за его спины донесся тихий шепот Грега, разматывающего веревку, чтобы перевязать запястья и лодыжки. Взгляд Лиама метнулся к зеркалам, чтобы проверить, не гонится ли за ними полиция. Но он видел только пустую дорогу и ряд серых деревьев.
Через несколько минут Лиам выехал на автостраду, ведущую на север, и наконец заставил себя ослабить хватку на руле. Тяжелый вздох, застрявший в груди, с облегчением вырвался сквозь чуть сжатые губы. Он включил кондиционер на полную мощность, чтобы поддерживать в фургоне комфортную температуру. Лиам почти чувствовал, как южнокалифорнийское солнце давит на тонкую металлическую крышу и бока машины, просачиваясь внутрь, словно проклятие.
«Будет жарко»,– подумал он.
А потом перестал думать и поехал в лес.
Часть четвертая: Дом в лесу
1
Генри летит.
Мчится по воздуху.
А воздух полон цветов.
Его конечности связаны и бессильны, плотно прижаты к туловищу, а тело со свистом, словно снаряд, проносится сквозь длинные, извивающиеся нити ярких цветов, по консистенции напоминающие дым. Ему страшно. Он знает, что конец близок, скоро его полет будет грубо и резко прерван лобовым стеклом припаркованной машины, которое разобьет ему голову, прольет кровь и переломает кости.
И тогда краски проникнут в меня. Они проскользнут через мою разбитую голову, как угри, рьяные и голодные. Все цвета мира просочатся в мой разум, и когда я открою глаза, я увижу то, что видят они, увижу цвета, которые волнуют людей, вибрации, которые говорят мне о чем-то, показывают мне мысли, чувства.
Сначала я подумаю: Хватит.
Потом я подумаю: Еще.
Генри только сейчас осознает – когда воздух стремительно проносится мимо лица, а ярко окрашенные пряди тонкими жгутами касаются его щек и лба, прилипают к волосам, как пудра, цвета развеваются перед ним, как флаги,– что его глаза закрыты.
И вот, готовый стать частью реальности, он открывает их.
Реальность оказывается плоской и унылой; пустая, размытая белизна. Бесформенная. Там нет никаких ответов.
Поэтому Генри снова закрывает глаза и смотрит сознанием.
Он чувствует двух людей. Очень близко. Их цвета варьируются от светлых до