…и схватит ребенка.
Лиам нахмурился, опустил взгляд на спортивную сумку на полу между двумя передними сиденьями. Он подумал о заряженном пистолете, завернутом в клеенку. А потом задумался, убил бы он ту девушку в мотеле, если бы она побежала за ним?
Он потер глаза, внезапно поникнув от изнеможения.
Несколько мгновений спустя фургон выехал с заправки, и Лиам начал искать приличное кафе, где можно выпить чашечку кофе и плотно позавтракать.
В конце концов, сегодня важный день.
2
Генри проткнул желтые глаза, уставившиеся на него с тарелки. Он наблюдал, как они лопаются и растекаются по белкам, заливают картофельные оладьи, тянутся остывающими щупальцами к бекону.
– Похоже на желтого осьминога.
Мэри села напротив него, и он почувствовал ее недовольство. Мальчик решил не отрывать глаз от тарелки. Он намазал немного желтка на хрустящие картофельные оладьи и отправил их в рот вилкой. Жуя, он осмелился взглянуть на Мэри, надеясь избежать упрека. Ему бесчисленное количество раз говорили не играть с едой, но ведь так весело разламывать мясной рулет на куски (а потом кидать их в гору картофельного пюре) или накручивать спагетти на вилку, пока у него не получится рулет из лапши толще бейсбольного мяча (ну, около того), а в данном случае – притворяться, что выковыриваешь глаза из яичницы.
Мэри выглядела так, словно все же хотела напоминать о том, что так делать нельзя – ее цвета были яркими и красными, как у пожарной машины,– и тут Дэйв вошел на кухню, натягивая куртку и буквально бросаясь к дымящейся кружке, терпеливо стоявшей рядом со все еще кипящим кофейником.
– Мы рано даем показания,– сказал он, стащив один тост с тарелки Мэри и яростно откусывая его между глотками горячего кофе.
– А потом ты гадаешь, откуда у тебя проблемы с желудком,– пожурила она, переводя все недовольство с Генри на мужа, за что мальчик был безмерно благодарен. Они продолжили болтать, пока Генри сосредоточенно доедал свой завтрак, но аппетит пропал, и разбитые глаза яичницы внезапно стали напрягать, а не смешить.
Голос шепнул на ухо, что лицо, которое он видел на своей тарелке, выглядело вполне правдивым, и эта самая правда скоро его настигнет.
«Какая правда?» – спросил он, надеясь, что голос не ответит. Даже не услышит вопроса.
Но ответом послужило ощущение сильной боли, самой бездонной печали. Лицо на тарелке – такое разбитое, с этими выпученными глазами – внезапно превратилось в другое. В настоящее. В знакомое, детское, и его глаза тоже были искусаны, съедены, но истекали не желтым, а красным…
– Генри? Ты слышишь?
Генри осознал, что задержал дыхание, и тогда громко выдохнул – так, словно вынырнул из бассейна после того, как держался без воздуха так долго, как только мог, с резким фух! из глубины внутренностей, за которым идет новый вдох, наполняющий кровь жизнью.
– А?
Дэйв и Мэри оба странно на него смотрели, с такой своеобразной заботой; не с желанием защитить – например, когда у твоего ребенка появляется влажный, неприятный