– Мама с геранью сбежит, если увидит это здесь, – села я на пол в полуметре, поглядывая на шкатулку со страхом и вожделением.
Дистанции мне были жизненно необходимы. Может, и маме тоже, раз она оставляла свободное кресло между собой и мной, втыкая посередине куст.
– Здесь, – прокашлялся отец, – тут где-то были фотографии с Воронцовыми. Сейчас найду.
– С кем?
Отец достал целый черно-белый снимок и протянул мне.
– Вот. Это он. В армии. Сергей Воронцов. Там мы подружились, когда жили с семьями в Калининграде.
– А, – припоминала я, – богатый дядька, который сейчас в Москве?
– Ну да. Большой бизнес на трех континентах.
Вспомнила я и пасхальные открытки Воронцовых.
– Это его жена поздравляет нас каждый год? Присылает нарисованные вручную открытки, на которых ничего не понятно.
Отец ткнул пальцем в следующую фотографию:
– Владислава, его жена. Она художница.
– И тоже известная на трех континентах?
Отец улыбнулся:
– С их капиталами можно и на четырех прославиться.
Снимок был сделан на природе. Мои родители сидели за дощатым столом напротив Воронцовых. У мамы образцовая укладка обесцвеченных волос в стиле сороковых, сшитое ею самой платье. Папа худой и сутулый, еще с усами. Жена Воронцова даже на этой старой фотокарточке с замятыми уголками выглядела красивее многих моих нынешних сверстниц.
Глаза у нее были огромные. Лицо круглое с тонким коротким подбородком. Волосы светлые, густые и очень длинные. Белые зубы с небольшой щербинкой отражали свет вспышки.
– Клевая, – разглядывала я натуральную красоту женщины в расклешенных джинсах.
Ее муж, Сергей Воронцов, был в два раза толще моего папы. Он отращивал баки, которые делали его огромную голову похожей на волосатую сахарную вату. Противную, коричнево-черную, на тонкой палке-шее.
– Вот, – откопал папа новый снимок, – их дети. Максиму сейчас двадцать один. Алле девятнадцать. А тут ей одиннадцать, – показал он на ребенка со снимка, сделанного на детской площадке. – А это ты. Вот тут, рядом с Аллой.
– Где?
– Вот же. Вы целый день… играли в классики.
– Это я? Кошмар! Что у меня на голове?! – не верила, что на фотке рядом с Аллой я. – Что за косынка болтается? Челка в три миллиметра… И эта кофта!
– Ну, мама любила делать такие прически.
– Ага! Проблемы у нее, а страдала от ее стрижек я! – инстинктивно проверила длину своих локонов, распуская пучок.
Дети Воронцовых одеты в джинсу с головы до пяток, а я выглядела ряженой матрешкой со скособоченной челкой в пухлой пингвинячьей кофте! Не удивлюсь, что такое детство я бы хотела забыть.
– Что это у Аллы в ухе? Вон тут?
– Слуховой аппарат.
– Не помню их, – поморщилась я, –