– Они думают, что вы нас отравили. Вы и Кай, – сказала женщина.
Палата зашелестела вздохами возмущения и ненависти. Маша не заметила, как заплакала. В голосе этой мумии она узнала свою учительницу, которая и увидела в ней желание помогать, рекомендовала в медсестры, а потом во врачи. И что осталось от нее, той доброй и строгой учительницы, всегда стригшейся коротко для женщин, не длиннее мочки уха, с подкрашенными синей краской волосами, что очень ее молодило и вызывало протесты со стороны родителей и руководства убежища. Ее любили дети, а она любила их, без выгоды или показного сочувствия, давала им всегда больше, чем требовала программа, рассказывала много из прошлой жизни, из мирной жизни, которая текла сама собой очень далеко отсюда, если идти пешком, но очень близко, если сесть на поезд. Маша думала, что они живут на другой планете, а те люди, которые не знают ни войны, ни смерти, ни голода, ни жареного таракана, терпкого и вкусного, не знают, что такое настоящая смерть.
– Машенька, не плачь, – попросила учительница.
– Хорошо, Наталья Юрьевна. Не буду, – Маша утерла слезы, борясь со скребущими по горлу лезвиями жалости к ним, к Каю, к себе.
И тут Маша поняла, что все говорят почти одно и то же. Это слышала и медсестра, стоявшая в дверях и беззвучно рыдавшая. Маша перестала одергивать всех, требование не показывать больным свои чувства, вселять в них оптимизм, радость скорого выздоровления, как было написано в инструкциях, не работали. Здесь больше не было больных, только умирающие.
– Спасибо, – прошептала Маша, оглядев всех, и мумии, довольные и счастливые, что их услышали, замерли на кроватях, закрыв глаза. Они очень устали, и вскоре многие уснули, и сон лучшее, что могло быть с ними сейчас.
– Кто-нибудь ел? – спросила Маша медсестер, когда они все собрались в дальней процедурной, где был кухонный закуток.
– Нет, все отказываются, – ответила одна медсестра с воспаленными красными глазами.
– Они считают, что им от еды только хуже, – добавила вторая.
Все согласно закивали, впервые Маша видела такое единодушие, обычно девчонки спорили и ругались.
– А вы сами ели? – Маша посмотрела на девушек, в ответ ей замотали головой шесть напряженных шей.
– Мы боимся, – прошептала одна медсестра, самая маленькая, похожая на девочку. Она стриглась под мальчика и красила волосы черной краской, от этого у нее постоянно воспалялась кожа на голове, но девушка терпела.
– Да, что-то не то. Лучше мы пока на тараканах посидим, – закивали девушки.
Маша удивленно вскинула левую бровь, они явно готовились к ее вопросам, даже слова выучили и твердят заученный текст. Она подошла к чанам с супом и кашей. Открыв крышки, Маша принюхалась и пожала плечами. Ничего нового она не унюхала, та же каша и тот же суп, сильно разбавленный, как и положено было в госпитале. Непривычным был цвет, точнее ускользающий оранжево-серый оттенок, но если помешать активнее, он исчезал. Маша закрыла чаны и