Очнулась Маша в процедурной. Она лежала на импровизированной кровати, сделанной из четырех стульев, на которых лежала широкая дверь и чистый жесткий матрас. Белье было чистое, потемневшее от сотни стирок, подушка твердая, но приятная, от нее не болела голова. Маша подумала, чем ее набили, и кто ее сюда положил. Наверное, Кай, он уже не раз говорил, что ей надо сделать здесь разборную кровать. Одежда лежала аккуратно сложенная на стуле у стола, Маша подумала, что ей приятно чувствовать, что ее раздел Кай и уложил спать, как ребенка. Возможно, это был кто-то другой, Кай мог постесняться и попросить медсестру, Маша решила не выяснять, пусть это будет Кай, правда ей не нужна. Ей до боли захотелось, чтобы Кай был с ней, их свидание, которое они думали совершить, стало невозможным. Уединиться было негде, а возиться за шторкой при всех, как делали многие, ни она, ни Кай, не хотели. Они это обсуждали, без недоговоренностей или глупых шуток, честно объяснившись и поняв, что для них это значило гораздо больше, чем бытовой акт пенетрации, удовлетворения животного влечения.
Маша потянулась, закрыла глаза и снова уснула, не заметив этого. Ей были положены отдых и добпаек, она работала сутками, не уходя к себе. Хорошо, что Кай был рядом, став незаменимым санитаром, понимавшим все без слов. Он тоже очень устал, как и все. Сейчас в отделении было тихо, все отделения слились в одно, где стонали и умирали. Ничего сделать было нельзя, и все это понимали, но Маша не думала об этом. Она спала легким безмятежным сном, улыбаясь чему-то или кому-то. Процедурную Кай запер, врезав, для гарантии, новый замок, ключи от которого были только у него и нее. Кто-то пытался несколько раз открыть дверь, но Маша ничего не слышала, организм брал свое, защищаясь от уродства внешнего мира.
– Эх, Коля-Коля, – вздохнул кочегар, погладив бирку на мешке. – Я должен ему партию в пинг-понг.
Он застыл, глядя на бушующее пламя в печи. Лицо покрылось грязными вертикальными морщинами, слезы вытекали и сохли моментально, едва успевая добраться до верхней губы и подбородка. Обернувшись к Каю и Феде, он вдруг резко постарел, согнулся.
– Давно такого не было. Я же здесь уже