– Почему в ячейки? – Я услышал собственный голос, перебивший Валерин сбивчивый рассказ.
– Макс, ну ты что? – Он кивнул в сторону Седого.
Мысли путались. Я пытался прикинуть, сколько там могло быть максимально. «Если сотенными гринами, то в одну ячейку лямов пять натолкать можно. Всего больше сотни выходит. Боже!» Я наткнулся взглядом на Седого и понял, что подсчеты мои бесполезны.
Но больше всего меня занимало и бесило другое. «Валерка, сучмень, ты ж меня тупо подставил, благодетель, твою мать! Даже Гаврилычу, не сказал! Понятно, объяснили, чтобы жалом не шевелил. Но мне-то ты мог, сука..!»
– И что с ними? – Я тупо уставился на Валеру.
– Забрали вчера по подложной доверке. – Взгляд его блуждал, и я никак не мог заглянуть ему в глаза.
– Прекрасно! А Гаврилыч?
– Неделю как в больнице – сердце.
«Предусмотрительно, безопасность!»
– И сколько? – Я опять уставился на Валеру.
Он молча начертил круглую цифру в ежедневнике.
– Что, прямо ровно что ли?
На Валеру было жалко смотреть. Куда девался его лоск и снобизм. Седой смерил меня взглядом:
– Я округлил! Или ты думаешь, наш сегодняшний базар за бесплатно? – Сказано было с такой долей презрения – ровно какая мне была положена – ни больше и ни меньше.
Но я поторопился с выводами. Седой вдруг толкнул Валеру в плечо:
– Твой компаньон совсем дебил, что ли? У вас тут что? – Он постучал каблуком по полу. – Под ковром. А?
– Мрамор. – Промямлил Валера, вздрогнув.
– Мрамор? – Передразнил Гена и повернулся ко мне.
Неожиданно он схватил меня за ворот рубашки – в горсть вместе с галстуком и рванул вниз! Моё лицо впечаталось в столешницу рядом с пепельницей, в которой дымилась сигарета Седого.
– Ты думаешь, этот мрамор помешает вас тут прямо закопать? – Я увидел очень близко глаза Седого, в нос ударил запах коньяка, хоть и уже бывшего в употреблении, но отчетливо дорогого. «По ходу наш Курвуазье для особых случаев распечатали».
Я попытался сохранить равновесие на выезжающем из-под меня кресле – схватился за стол и кресло Седого, но он ударом вышиб из-под меня моё, и я рухнул на наш умопомрачительный ковер. Меня уже никто не держал.
Я встал, поднял кресло, сел. Заглянувшие на шум охранники Седого снова вышли.
***
Когда мы остались с Валерой одни, я даже ничего не стал говорить. Просто сидел и, молча, смотрел на него. Больше всего мне хотелось отвернуться, но я смотрел.
– Макс, тебя же не было, ты на море улетел – ну не мог я по телефону! – Он хрипел надрывным шёпотом, будто я этого сам не знал, а кто-то ещё мог услышать, а слышать этого не стоило. Впрочем, нас и в самом деле уже могли слушать.
Я молчал. Встал, походил, увидел у дивана бутылку – налил себе