Так что остались только Тахира, которые, казалось, были в вечной гармонии с каждым из Имен, возможно, потому, что они вообще появлялись в свете крайне редко.
Тео слегка поморщился. Он по-прежнему улыбался и был очарователен, как всегда, но те слои масок, через которые Келани удавалось прорваться, всплывали снова каждый раз, когда он общался с кем-то другим, скрывая свою боль и опасения в надежном месте, внутри. Тео не знал лицемерия, если он о чем-то говорил, он по-настоящему в это верил. Но он знал, что не должен показывать свои слабости. Всю жизнь Т. твердили, что ему следует держаться подальше от всего, что способно навредить его телу и разуму. Стратегия выживания семьи Тахира сводилась к воспитанию единственного наследника мужского пола, за которым ухаживали до начального возраста правления, а также к раннему потомству, чтобы обеспечить долговечность роду. Тео, в отличие от других наследников и леренов, был незаменим.
– Лереса Кевалайн, – поклонился он.
– Просто Кирстин, – подметила она. – Кевалайнов здесь слишком много.
Он улыбнулся.
– Ну, я настаиваю, чтобы мы перешли на «ты».
– Мне это кажется справедливым, – согласилась девушка. Кирстин не очень любила всякие условности, порой она умудрялась в одном предложении легко перейти с уважительного обращения на «ты». Для нее это не имело значения, других же приводило в ярость. – Знаем ли мы, к чему приурочено это празднование? – спросила она во множественном числе, но явно обращаясь к молодому наследнику Тахира. Он с любопытством наблюдал за ней.
– Ко дню рождения моей тети Хезии, – невинно ответил Тeo.
Кирстин закатила глаза.
– Да, конечно, – она нервно махнула рукой. – Это то, что написали в приглашении. Слишком простой ответ. Но Херальдумы не из тех, кто празднует дни рождения кого-либо, кроме секира. И тем более мы говорим о женщине в преклонном возрасте, – предположила она. – Я думала, что хотя бы ты со своими связями мог предупредить нас, – заключила К. с лучшей из своих улыбок.
Тео был озадачен. Он открывал рот пару раз, неуклюже что-то бормоча, но ничего толком не сказал. В итоге пожал плечами.
– Моя мать…
Двери снова отворились. Внимание гостей переключилось на вошедших.
Прибыли те, кого не хватало, вместе и вперемешку, роскошно и с изяществом нарушая правила. Но кто мог им что-то сказать? Несмотря на некоторые озабоченные лица, общий тон оставался веселым. Для Кента Кевалайна это вылилось бы в скандал, если бы речь шла не о знати.
Паден и Персиваль Пемондарки вошли первыми, оторвавшись от остальных и уважая пространство, которое оставалось между ними,