– Ша! Шлемазл! Дэвика разбудишь, – сценическим шёпотом пресекает громкую радость старшего сына Ривка.
Между тем следом за ребёнком неспешно входит Моисей Гуревич. Необычно сгорбленный и усталый, кряхтя присаживается на край стула, ставит локти на стол и опускает голову в ладони, настолько большие, что они закрывают лоб и всё лицо.
– Мойша, что? – бросается к мужу Ривка.
– Ничего. Устал немножко, – не поднимая головы, отвечает тот.
– Мама! Он сегодня полтуши телячьей на разделочный стол поднял! А потом сделался весь белый и за низ держался. – Буська спрыгнул с дивана и показал матери, за какое место держался отец.
– Миша, ты идиот?! – всплеснула руками Ривка. – Миша, мало тебе ребёнка к вашим мясницким непотребам приучать – кровь пить, так ты ещё и силу показываешь! Миша, сколько тебе лет?
– Она свежая, полезная. Пусть мальчик растёт здоровым, – бубнит в ладони Мойша.
– Мальчик и без этих твоих штук здоровым растёт! А с твоими выходками мальчик имеет все шансы расти здоровым без отца. Впрочем, зачем ему такой отец-идиот?
– Э-э-э, Рива, перестань! – Моисей кряхтя поднимается со стула. – Сейчас полежу немного – отпустит.
– Буська! Марш с дивана, – командует Ривка и тут же, как фокусник, достаёт откуда-то подушку, взбивает и напевным грудным голосом, будто обволакивая лаской, говорит: – Ложись, ложись, Миша!
Буська всегда удивлялся: как это у мамы ладно получается? Вот только что металл в голосе звенел и хотелось в ответ на её слова голову в плечи вжать или сквозь землю провалиться. И вроде не кричит, а всё одно получается так, словно приказывает. Но тут же как скажет что-то ласковое – и слёзы сами на глаза наворачиваются, и ты готов штаны спустить и задницу под самый гадостный укол подставить. Не страшно нисколечко и даже не больно.
Отец, укрытый лёгким лоскутным одеяльцем, начинает дремать и, уже засыпая, просит:
– Рива, ты мне кашу манную свари. – И вот уже с дивана раздаётся его мерное, спокойное дыхание. Дышит отец широко – так, что грудь вздымается, как у богатыря.
– Ну ты посмотри на него! – ворчит про себя Ривка. – Тихий-тихий, а заводится на раз. Он же, Буська, всю жизнь тяжести на спор перетаскивает. Как с тринадцати лет стал в батраках ходить, на мясника работать, так то туши поднимает, то ларьки с газированной водой на спор на спине переносит.
– Да знаю я, мама. Папа у нас сильный.
– Папа у вас глупый, – пресекает сына Ривка. – Силу не демонстрировать, силу беречь надо. Кушать будешь?
Буська кивает кудрявой светлой головой и садится к столу. Через минуту перед ним стоит тарелка, полная свежим дымящимся борщом и добрый шмат арнаутки – горбушки, как он любит.
За перегородкой в спаленке спросонья хныкнул Давидка. Ривка ушла к младшему, бросив Буське:
– Доешь – отнеси посуду на кухню.
Когда она вернулась в большую комнату, ведя за руку кудрявого, досматривающего дневной сон Давидку с полузакрытыми