4. Веломания. 1963 год
4.1. Три копейки
Велосипеды стояли по росту. Самый маленький бежевый – «Школьник». Два повыше – зелёный «Орлёнок» для мальчиков и синий «Ласточка» для девочек. Последним возвышался большой, чёрный велосипед «Украина». Казалось, что магазин «Динамо» на Советской Армии был далековато от нашего дома. Однако, в пределах негласных временных рамок, минут двадцать, отведенных на покупку хлеба, пробежаться шустрому второкласснику по Дерибасовской до Советской Армии и обратно на Пушкинскую было плёвым делом, и занимало не более десяти минут. Тут главное не забыть хлеб купить.
Если повезет, можно подъехать на первом троллейбусе – остановка напротив дома. Зоркое детское зрение за три квартала выхватывало неторопливый, похожий на новые пузатые холодильники, синий с желтой закругленной крышей троллейбус, с тупым обрезанным носом и маленькими окнами, которые можно было поднимать, опускать и защелкивать на разной высоте. Пустой, малолюдный троллейбус я пропускал и быстро бежал по Дерибасовской вверх, принципиально пытаясь опередить его на пути до следующей остановки. Другое дело, когда троллейбус переполнен и плотно забит людьми. Тогда кондуктору, нетерпеливо ёрзающему на своем месте возле задней двери и нервно взывающему к пассажирам оплатить проезд, путь к передней площадке надежно перекрыт. Грозная надпись над далекой от кондуктора передней дверью «Входа нет» – это приглашение, чтобы в приятной толчее и сутолоке проехать «зайцем» одну остановку до «Синтетики», а еще лучше – две до Соборки.
Десять минут дорога туда и обратно, пять минут на покупку хлеба и целых пять минут на любование велосипедами. Не тратя попусту время, «Школьник» я пропускал – уже перерос, «Ласточка» – для девчонок, тоже мимо. А вот «Орлёнок» – это особенный велосипед. Мне обещали его купить, осталось совсем немного подождать до дня рождения, и тогда у меня появится надежный друг. Ещё издали разглядев его зелёную раму, я неторопливо подходил, пристально, по-хозяйски, рассматривал и, взявшись за руль, представлял себя в седле.
Я всегда представлял одну и ту же картину, особенно засыпая, завернувшись любимым «конвертиком» в одеяло: мчусь я ранним-ранним, ещё сиренево-серым утром по Приморскому бульвару и белую, почему-то именно белую, расстёгнутую на несколько верхних пуговиц рубашку огромным пузырем надувает встречный ветер. Я лечу по пустынной центральной аллее и громко пою, а наверное, всё-таки ору: «А ну-ка