– Та-та-та, вот она штука-то в чем! А я-то сразу и не сообразил. Это вы, значит, Анна Павловна, своего женишка у княгини накрыли? Ловко. Давно пора, а то со стороны глядеть – смех брал, все в селении давным-давно знали, а вы, как слепая, ничего не видели.
– Так это, стало быть, давно уже идет так? – упавшим голосом спросила Аня, тревожно заглядывая в лицо хорунжему.
– А вы думали, со вчерашнего дня? – злорадно усмехнулся тот. – Эх вы, барышня, барышня, святая душа. Ай да матушка-княгинюшка – не зевает…
Богученко еще раз громко, на всю улицу, расхохотался и, посвистывая, пошел прочь от ошеломленной его словами Ани.
Потрясенная до глубины души сценой, виденной ею у княгини, Аня теперь ни на минуту не заподозрила Богученко во лжи; напротив, она поверила ему как евангелию, и при мысли, что Колосов и княгиня уже давно обманывают ее, ей становилось нестерпимо больно.
В тот же день к вечеру по всему селению разнеслась свежеиспеченная новость, злорадно подхваченная и без малейшего колебания признанная всеми за достоверность. Говорили, что Анна Павловна, случайно придя навестить княгиню и, как свой человек, пущенная к ней без доклада, застала своего жениха Колосова в самой интимной позе с Еленой Владимировной и тут же обоих побила по щекам.
– Ах, какой пассаж! – всплескивая руками от полноты чувств возмущения и целомудрия, восклицали разом полковые дамы. – Какой стыд!
– Нет, вы только вообразите, наглость-то какая! – говорили одни. – Средь бела дня, при открытых дверях, нет, это ужасно… при одной мысли заболеть можно…
– Вот тебе и сиятельная! Неужели же в столице все такие?
– А вы что бы думали! Конечно, все. Особенно аристократки.
– Ну, уж и Анечка хороша! – ехидно вмешалась одна из сплетниц. – Они оба в таком виде, можно сказать, в полном дезабилье и все прочее, а она, вместо того чтобы, как полагается скромной девушке, закрыть глаза и убежать, в драку лезет, по щекам их хлещет, как какой-нибудь фельдфебель!
– Уж и не говорите. Без матери, ежели которая сирота останется, всегда так: ни настоящего стыда, ни совести девичьей нет.
– Это верно, но и то сказать, какая мать. Покойница Панкратьева, царство ей небесное, не тем будь помянута, тоже бесстыдница была, при живом муже молодым мужчинам на шею вешалась… дочь-то вся в нее.
– Ну и треанафемские же у вас языки, медам, – не выдержал кто-то из случайно подвернувшихся офицеров, муж одной из судачивших женщин, – мало того, что всех живых облаете, а и мертвым, которые десять лет тому назад померли, и тем спуску не даете.
Пока такие и подобные слухи и сплетни циркулировали в поселении штаб-квартиры, Панкратьев, сидя у себя в кабинете, ломал голову, стараясь понять и объяснить себе всю эту чрезвычайно странную историю. Сомневаться в справедливости слов Ани он не мог. Она клялась, что видела сама, своими