– Значит, писатель? Случаем, не Достоевский?
Титус вздохнул, подумав о чужой славе. Вспомнил, как слякотным мартовским вечером возвращался из самого последнего издательства, с отвращением сжимая ручку портфеля, внутри которого лежала отвергнутая миром рукопись, – так, будто нес какую-то тухлятину.
– Даже не знаю, зачем я потратила на это целых два часа своей короткой жизни, – сообщила, вернув рукопись, редакторша, хриплоголосая, прокуренная мадам с шаровидным пучком седых волос на голове, походившим на идеальную мишень для Вильгельма Телля. Слово «это» безошибочно прозвучало в той самой интонации, с которой хозяева делают внушение собакам, имевшим неосторожность нагадить дома. Опомнился Титус уже в метро, под перестук колес по рельсам. В голове, как неоновые рекламы, вспыхивали вопросы, и на них не получалось найти даже самых неубедительных ответов. Почему в его жизни все до поры до времени так гладко складывалось, но потом не вышло главное, что он задумал? Чем написанная им книга хуже макулатуры, которую в избытке производят издательства? И главное – отчего Бог решил не спасать миллионы заблудших овец, что могли бы прожить остаток дней в любви и согласии?.. Ужасная догадка поразила его, парализовав даже, кажется, ток крови в теле. А что, если он ошибался? Что, если от него просто-напросто ничего не ждут? Выдрессировали, как отец собаку – чтобы та не гадила где попало и показывала при случае веселые трюки. Натаскали жить по правилам – и вот выпустили в большую жизнь. Чем не объяснение случившегося?
Мысль о том, что управляющей миром силе нет до него никакого дела, вспыхнула, разорвалась в голове, выжгла мозг. Стало неприкаянно, как глубокой ночью на улице. Прошлое и будущее казались одним пустотелым обманом. Он смотрел на собственное отражение в окне поезда, и было все равно, что случится с этим человеком потом, и омерзительно то, что уже случилось. Да гори она, такая жизнь, синим пламенем! Катись все к черту!.. Тут острая боль прошила его от головы до пяток. Вагон вздрогнул, словно огромный палец дал поезду щелчка. Едва удержавшись на ногах, Титус повис на поручне. Поезд между тем начал ускоряться. Огни туннеля за окном вытянулись в светящуюся линию, перестук колес превратился в зловещий грохот.
– Поезд потерял управление… Просьба сесть или лечь на пол… – прохрипел в динамике голос машиниста.
Висевший из последних сил на поручне Титус уже мало что соображал. Грохот железа и беснующийся за окнами свет – мысли едва пробивались через эту какофонию. Но одну он услышал – ты можешь все изменить. Сам не понимая, что делает, он напрягся. Представил, как тормозит вагон. Странно, но поезд в самом деле начал замедляться…
Сосед по палате, как выяснилось, также очутился в сумасшедшем доме из-за затмения.
– Тоска такая накатывает, что невмоготу. Я, конечно, понимаю, что луна закроет солнце – вот и все. Что затмения эти уже случались тысячу раз. Но все равно – растягивает внутри так, что лучше уж здесь, а не на воле! Можно сказать, сам сюда напросился. Дома бы точно сошел с ума…
Титус