Лина не хотела вспоминать те кошмарные полтора года, когда, потеряв работу, запил отец, и мать теперь надрывалась на трёх работах; когда Марат чуть не сразу после своего выпуска попал в колонию для несовершеннолетних, а Колька, чтобы избежать тюрьмы, пошёл досрочно в армию; когда старшая сестра, отучившись едва ли один курс, стремительно вышла замуж, родила, развелась – и вернулась в отчий дом с орущим младенцем на руках.
В квартире мгновенно стало невыносимо, тесно, шумно, запредельно нервно. И Линка сделал почти невозможное: подтянула все предметы, заранее подала заявление на бюджетное место в гуманитарный универ, сама записалась на подготовительные курсы. И главным чудом стала комната в общаге, которую, никого не спросясь, ей внезапно отписала прабабка Яся перед тем, как преставиться. Ещё и кое-какие сбережения оставила, пока правнучка не закончит школу и не найдёт подработку. Изумила Ясмина Тагировна всю родню, включая Линку, но наследство никто оспаривать не стал. Наоборот.
Переезд младшей Останкиной стал поводом для странного истеричного семейного праздника. Фарух Николаевич даже вышел из запоя и помог дочери перевезти немногочисленные пожитки в общажную комнатушку, вполне, впрочем, обжитую и почти уютную. Подремонтировал немногочисленную мебель и отрегулировал дремучий, но ещё рабочий холодильник. Даже притащил откуда-то пользованную микроволновку и электрочайник весь в бело-голубых узорах.
Мать тоже словно очнулась и всё переживала, как же теперь «её кызым» будет жить одна. Насобирала ей сумку вещей, аптечку, вытащила вот этот самый рюкзачок, который планировала подарить на день рожденья. Всё охала, ахала и как-то жалобно то заглядывала в лицо дочери, то прятала глаза.
Ксения внезапно отдала свой старый, но вполне рабочий телефон, даже с картой памяти и с мобильный интернетом. Сказала, что у неё такой тариф, что можно второй номер подключить, её не обременит оплачивать. Показала, как работают обе камеры и как звонить по Ватсапу. «Чтобы могли поглядеться», – внезапно смутившись, добавила тогда Ксения и торопливо ушла к захныкавшему маленькому сыну.
У Лины в ту минуту возникло гадкое, до тошноты, ощущение: её спроваживают подальше, откупаются, как могут, вот, даже телефон с интернетом – «повацапиться». Лишь бы только домой возвращалась пореже…
…она сидит в парке, одном из немногих мест, где ей удавалось ощутить себя в безопасности. Перебирает – и не может прекратить – эти неуклюжие минуты прощания, раздавленная пониманием, что семья ждёт не дождётся, когда же она переступит