Шаса безупречно говорил на их языке, понимал даже самые завуалированные намеки, смеялся над их личными шутками, но он не был одним из них. Он был руйнек[4] – их традиционный враг, – и они неуловимо смыкали свои ряды против него.
Когда Шаса выпил кофе, хозяин дома, министр сельского хозяйства, сказал:
– Я покажу вам вашу комнату. Вам наверняка захочется переодеться и распаковать винтовку? Мы отправимся на охоту, как только станет прохладнее.
Вскоре после четырех часов все расселись в грузовички-пикапы: старшие, наиболее важные гости ехали в кабинах, а остальные стояли в открытых кузовах. Кавалькада выбралась из долины, обогнула вспаханные земли, а потом помчалась к ряду невысоких холмов на горизонте.
Они уже видели дичь – небольшие стада антилоп-прыгунов вдали, похожих на россыпь мелкой корицы на светлой земле, – но машины ехали дальше и замедлили ход лишь тогда, когда достигли подножия каменистых холмов. Первый грузовик на мгновение остановился, и двое охотников спрыгнули на землю и спустились в неглубокое ущелье.
– Удачи! Меткой стрельбы! – крикнули они остальным, когда те проезжали мимо, и через несколько сотен ярдов колонна снова остановилась, чтобы двое других могли занять свои позиции.
В течение получаса все охотники спрятались вдоль неровной линии под холмами. Манфред де ла Рей и Шаса остановились вместе среди обломков серых камней и присели на корточки, положив винтовки на колени, глядя через равнину, усеянную темными кустами.
Грузовики, управляемые младшими сыновьями хозяина, ушли дальше широким кругом, превратившись наконец в точки на фоне светлого горизонта; каждый оставлял за собой страусиное перо пыли. Потом они снова повернули к холмам, но теперь ехали медленнее, почти со скоростью пешехода, гоня перед собой рассыпанные группы антилоп.
Шасе и Манфреду пришлось почти час ждать, пока загнанная дичь приблизится на расстояние выстрела, и они просто обменивались словами, сначала слегка коснувшись политики, но в основном обсуждая их хозяина, министра сельского хозяйства, и других гостей. Потом Манфред довольно искусно сменил направление разговора и заметил, как на самом деле мало разницы между курсом и стремлениями правящей Национальной партии и собственной партии Шасы, оппозиционной Объединенной.
– Если внимательно все рассмотреть, разница между нами лишь в стиле и степени. Мы оба хотим сделать Африку безопасной для белых людей и для европейской цивилизации. Мы оба знаем, что для всех нас апартеид – вопрос жизни и смерти. Без него мы все просто утонем в черном море. После смерти Смэтса ваша партия стремительно движется к нашему образу мысли, а все левые и либералы начали от вас отходить, ведь так?
Шаса уклонился от ответа, но вопрос оказался уместным и болезненным. В его партии